Последний рейс - [16]

— Ну, я пойду, Тося… — с заискивающей благодарностью сказал он.

— Ступай, че уж там.

В коридорчике медпункта никого не было, и Денисков вздохнул с облегчением: слава богу, посетителей нет. На всякий случай он постучал в дверь кабинета. Рита стояла у аптечного шкафа, отмеряла в пробирку из пузырька какую-то жидкость. Борис шагнул к ней, сжал в объятиях, прислонил свой лоб к ее левому виску.

— Не мешай, Борька… — она капризно шевельнула плечами, — разобьем склянки.

— Я сейчас все тут перебью и замок амбарный повешу, чтоб никто не болел, сюда не таскался и нам не мешал!

— Тебе хорошо, ты молодой… А старики?.. Старикам без медпункта нельзя, — девушка поддержала его шутливый тон. — У тебя выходной сегодня, что ли? — спросила она.

— Ага, у нас сегодня отгул. Пойдем куда-нибудь.

— Ой, Боренька, а я как раз по ягоды собиралась. Пойдем по ягоды?

Лес за деревенькой расступился, открывая свои заветные тропинки. Они шли под светлыми сводами смешанного березняка и осинника. Близ деревень на Севере на местах вырубок всегда густо разрастается светлолесье, а сосновые боры и елово-пихтовое чернолесье урманов держат свои рубежи подальше от человеческих селений — там звериные тропы, сумрачная первобытная тишина, там глухариные и косачиные тока, медвежьи лежки, скоро там затрубят призывно и воинственно могучие красавцы сохатые… Не становись на их пути, не поднимай ружье в попытке остановить эту дикую и мощную страсть. Осень в тайге. Пора, когда одно отцветает, жухнет, истекает последним огнем жизни, а другое зачинается в жестокой борьбе за право оставить свое потомство, за грядущее поколение самого сильного и жизнестойкого, за право победителя жизни.

Пронзительная чистота лесных запахов кружила голову, будоражила нервы — Борис чувствовал, как от легчайшего движения воздуха вздрагивает каждая его клеточка. Тминный дух почерневшей осиновой коры, сладковатый аромат перволетних березовых побегов, горклый запах черной подзолистой земли, в котором еще бродили дымы прошедших пожаров, — все было густо настояно на неистребимом аромате вездесущей осенней прели. Тишина… Ничто, кроме шороха ветра в вершинах дерев, не нарушало торжественный исход осени.

— Рита, Ри… — Борис обнял девушку, взял в ладони ее холодноватые щеки, заглянул в серые глаза. Лицо подруги сразу налилось теплотой, зрачки стали заметно расширяться, открывая в своей глубине зеленоватые хрусталики. — Какая осень, Рита!

— Как весна, — прошептала она, загипнотизированная его срывающимся голосом, его проникающим взглядом.

Но, как и тогда, в медпункте, Кречетова высвободилась из объятий Денискова, ухватилась за дужку спасительного ведра.

— Скоро будет поляна брусничная… Собирай ягоды, а?.. — В голосе Риты Борис услышал слезы, он резко отвернулся, закурил, просыпая спички.

— О-о, ч-черт побер-ри! — буркнул он и с удивлением услышал за спиной девичий смех.

— Какой ты смешно-ой, когда злишься… — смеялась Кречетова.

Рита свернула влево и углубилась в лес. Денисков сел на пенек и выкурил одну за другой три сигареты. Надо было что-то делать, не сидеть же так до вечера! Но на ведро он смотрел с усмешкой: «Не хватало еще с серьезным видом ягоды собирать!» Вслед за нервным напряжением пришла расслабленная усталость, накатило безразличие. Борис постелил на солнечном пятачке между березами куртку, бросился на нее навзничь; некоторое время он бездумно щурился в яркую небесную синь, потом глаза сами собой закрылись отяжелевшими веками, поплыли разноцветные круги…

— Встава-ай, встава-ай, засоня-а-а… — сквозь сон послышалось Денискову, и мягкая волна пробежала по его лицу.

Он осторожно приподнял веки, но тут же закрыл их, боясь вспугнуть видение: он увидел над собой большущие серые глаза с легкой позолотой по краешкам зрачков, вздрагивающие в смехе легкие губы… Он осторожно поднял руки, не открывая глаз, притянул девушку к себе.

А потом она лежала, уставясь в голубую пустоту бессмысленным равнодушным взором, зрачки ее сузились до крохотных темных точек, но все равно ничего не видели, не понимали.

— Рита, Ри… милая, что с тобой?! Ну перестань так… Не смотри ты так! Я ведь люблю тебя. Люблю, дурашка… Ну, заплачь, что ли, господи… о-о-о-о, черт возьми! — Он схватил ее за плечи. — Ну скажи что-нибудь! — Борис вскочил на ноги, стал искать сигареты. Нашел в траве у пня, закурил, сел.

Сзади послышался шорох, звякнуло ведро. Денисков облегченно вздохнул, обернулся на звуки: к его удивлению, Рита сидела на корточках и сосредоточенно собирала с травы бруснику.

— Ягоды рассыпались… вот… — ломким морозным голосом произнесла она.

Борис с надеждой взглянул в ее лицо, но отшатнулся, встретив вместо живого тепла мертвенную бледность незнакомой маски.

Он молча донес ведра с брусникой до опушки перед деревней, сел на подвернувшийся пень и сквозь сигаретный дым долго следил за одинокой беззащитной фигуркой, которая, покачиваясь от тяжести ведер, двигалась по дороге к Сатыге.

Стылая земля вперемешку с крупчатым снегом скрипела под ногами, как соль. Морозный туман слоистыми космами окутал все видимые предметы, и дома в его сумрачном оперении казались сизыми, а ближе к реке и вовсе фиолетовыми. Но солнце уже подпаливало верхние края туманов своими лучами из-за горизонта. Обещался теплый день. Валов и Денисков неспешно двигались к пристани.