Последний рейс - [15]

— Ну, на реке это понятно… А так… Совсем, что ли?

— Два года как бросил.

— Ну и я не буду. Что я, алкаш, что ли, один пить…

— Да разве один… Вот чокнемся вместе, и ладно.

Хозяйка незаметно вышла из кухни, оставив мужчин наедине.

Молчали, курили. Каждый думал о своем. Борис посматривал в чистое ясное лицо товарища и снова, как там, на рыбалке, удивлялся его здоровой свежести: даже морщин у Валова почти не было, лишь у рта с обеих сторон две линии да широкий лоб в напряженный момент морщился в гармошку. Какой же светлый характер нужно иметь, чтобы душевные тяготы не вышли наружу, не проявили свою сумрачность в человеческом лице.

Борис вспомнил, с какой дружеской настойчивостью уговаривал его Александр поехать на Аганский песок, в свою родную бригаду. Да-а… если б не Рита, разве расстался бы он тогда с этим настоящим Севериным человеком. И как замечательно и отлично, что вот они встретились еще раз на прощанье.

— А как у тебя… — Валов замялся, — с этой… с медичкой-то?

Бориса вопрос не застал врасплох. Он ждал его, потому что бригадир знал, из-за чего Борис остался в Сатыге. Но действительно, как у него с Ритой? На этот прямой вопрос он просто не мог дать ответа. С одной стороны, ясно, что они рассорились и она, можно считать, прогнала его. С другой стороны — так ему казалось — осталась между ними какая-то недоговоренность, тень надежды…

— Да никак, Саня… — глухо ответил Денисков. — Кажется, я сплоховал, обидел ее.

— Может, еще выпьешь?..

— Не буду. Да и перегорело все… Вот приеду домой, гульну слегка на кровные денежки: девок в городе — косяками ходят!

— У меня предложение есть, — Валов строго заглянул в глаза Денискова. — Поработай немного у меня. Позарез человек нужен! Тут моторист на водомете захворал, а ты ведь в моторах петришь, а?..

— Я ж на праздники домой спешу.

— До ноябрьских еще неделя, успеешь. А то и моторист поправится… Понимаешь, такой налим у меня прет — глазам не верю! Жалко упускать счастье рыбацкое… Подзаробишь еще сотню-другую.

— Давай это дело на утро отложим. Подумаю, ладно?

На новом, необмятом диване Денисков опять, как и в кубрике Лосинского, не мог заснуть, ворочался с открытыми глазами, ругал себя за привередливость, списывал бессонницу на затянувшееся безделье: все-таки за последние месяцы организм привык к большим нагрузкам — и вдруг такое резкое расслабление. Ему не хотелось признаваться, что причиной беспокойства и бессонницы послужил вопрос Валова… Но, наконец признавшись в этом, он уже не мог не думать о далекой молоденькой фельдшерице.

Борис снова увидел, как вздрагивают ее худенькие плечи, как он, растерянный, осторожно прикрывает за собой дверь медпункта… Потом другое видение: они сидят на высоком обрыве вдали от деревеньки, она доверчиво прижалась к нему и неестественно расширенными глазами смотрит на яркий августовский закат.

— Жутко как… — шепчет она, поеживаясь. — Сколько крови на небе.

Он смеется в ответ, тормошит ее:

— Чего ты испугалась, глупышка. Наоборот, красиво как!

Они встречались каждый день. Однажды Рита уехала в райцентр за лекарствами, ее не было пять дней — за это время Борис извелся от одиночества и беспокойства и признался себе без обиняков, что тоскует по «маленькой фершалке», как называли Кречетову в бригаде.

Встречи с девушкой незаметно стали необходимы ему как воздух, как ежедневная рыбацкая работа. Но Борис чувствовал, как иссушают они, будоражат нервы. Рассветы и закаты, невинные поцелуи, почти бесплотные объятия… Борис злился на себя, злился на подругу, клялся завязать этот мальчишеский роман, но не пойти к девушке было выше его сил. И всякий раз он снова шел к маленькому аккуратному домику медпункта.

Однажды новый бригадир Тверитин дал рыбакам выходной день. Борис наскоро искупался в реке, надел чистую рубашку, брюки, взятые из дому на случай какого праздника, и отправился знакомой дорогой. Мужики провожали его насмешливыми советами и соболезнованиями. Какое-то тревожное волнение подмывало его: не признаваясь себе в этом, он словно решался сделать некий определенный шаг, хотел так или иначе разрубить тугой болезненный узел беспокойных взаимоотношений с Ритой, выяснить до конца запутанную ситуацию… «Дальше так нельзя, нельзя… — в такт размашистым шагам стучало в голове Денискова, — нельзя, нельзя! Что я ей, мальчик, я не мальчик, не мальчик…» Он проходил мимо рыбкооповского магазина и вдруг безотчетно свернул к его высокому крыльцу, машинально потянул дверь, ступил в прохладный пахучий сумрак. В первые секунды он растерянно остановился перед прилавком, потом осознал, что перед ним Тося Маркушина, и сообразил, зачем потянуло его сюда.

— Тося, у тебя сто грамм найдется? — спросил он как можно развязнее.

Женщина снисходительно улыбнулась.

— Для тебя, Боренька, завсегда найдется.

— Вот и хорошо, вот и отлично… — засуетился Денисков.

— А че ты вырядился?.. Небось к фершелице идешь? Остограмиться-то для храбрости думаешь?.. Ладно уж, — Маркушина присела за прилавком, там послышался звон стекла, бульканье. — На, держи… Да поживей управляйся, а то зайдет кто…

Денисков залпом проглотил почти полный стакан водки, закусил протянутым огурцом, потоптался неуверенно у порога.