Последний рейс - [14]

— Что, Борис, айда ко мне на ночлег. Поужинаем, поговорим за жизнь.

— Да я уж и сам хотел тебя искать.

— Вот и ладно.

Рыбак, как небольшой медведь, побежал на четвереньках по ледяному трапу в темное небо. Потом протянул руку неуклюжему товарищу, рывком поднял Денискова на помост. С эстакады пристани они еще карабкались метров пятьдесят по глинистому утору, наконец выбрались на деревенскую дорогу. Большое село размахнулось в основном справа на речном крутоярье. Там перемигивались яркими звездочками окон многочисленные дома, домики, домишки. Сквозь легкую снежную пелену слышался глуховатый, непременный для северных поселений постук электростанции. Ветер доносил кухонные запахи. В предзимней тоске выла какая-то заполошная собака — скорей всего неприкаянная дворняга. Прошла стороной какая-то компания — голоса погукали в белесой тьме и затихли.

— Погоди немного, — попросил Денисков и замер, словно переводя дыхание. Его остановило, захватило дух странное, неожиданное ощущение полета, которое усиливалось снежной круговертью, размытостью всех угадываемых очертаний. И далекий обский шум внизу казался эхом пролетающих мимо других миров. И налетевший ветер безбрежных пространств тревожно гудел вокруг, озаряя человеческое сознание предчувствиями грядущих перемен. И так вдруг защемило сердце… И Борис почувствовал, как много накопилось в его душе такого, что жаль оставлять, нельзя потерять, забыть, растратить попусту; что сам он богаче, чем думал раньше, что в жизни все не так просто, как считал раньше. И он почувствовал себя высоко и увидел вдали еще один человеческий крохотный мирок в десяток домишек… в одном из них тревожно горят три оконца, и там прислонилась к стеклу лбом девушка и смотрит во вселенную грустно и укоризненно.

— Айда, что ли, — нетерпеливо потянул Денискова за рукав Валов.

На высоком крыльце валовского дома дремала лохматая собака. Хозяин потрепал ее по загривку, смахнул с нее снег, с теплой гордостью похвастался:

— Это, Боря, настоящая лайка, чистой породы, — вздохнул. — Сейчас, брат, такую собаку не везде найдешь.

От яркого света и густого тепла в избе Денисков разомлел. Хозяйка, жена Валова Катерина, встретила их широкой улыбкой.

— А я ровно знала, что гости будут: пироги сегодня навела. Один уж скоро поспеет. Проходите в избу-то.

Проходить в избу значило в красную горницу проходить. Борис прошел туда вслед за Александром, с любопытством присматриваясь к обстановке. Дом у бригадира был просторный: кроме залы, он заметил двери еще двух комнат. Красная горница казалась особенно широкой, потому что не отличалась богатством мебели.

Хозяин, заметив наблюдение гостя, поторопился объяснить:

— Бедновато, конечно. Мы ведь второй год здесь. Только что мясом обрастать стали, а то вообще одни кровати стояли. Голо было, хоть сети суши в избе.

— А что, погорели, что ли? — удивился Денисков.

— Хм… как глянуть на это дело… Я от прежней бабы ушел в чем был, все ей оставил. Катерина вот мужа схоронила, хозяйство свое дочери старшей отдала, когда ко мне переехала… по моему приказу, конечно.

— Что так строго?..

— Так знаешь, Боря, надумал я жизнь второй раз снова налаживать. И чтоб старого тряпья под ногами не путалось!

Из кухни выглянула Катерина:

— Где ужинать будете, Саша?

— Тащи сюда.

— А я бы на кухне лучше… — неуверенно предложил Денисков. Он знал, что мужской задушевный разговор на кухне всегда теплей, проще, откровенней. А ему хотелось именно такой дружеской беседы.

— Ладно, давай там, — согласился Валов.

Стол даже по городским понятиям был роскошным. В тарелках дымились густым парком красиво вылепленные один к одному пельмени. Настоящие сибирские — с оленьим мясом. Перед пельменями хозяйка предложила отхлебать по полтарелочки ушицы, для разгону. Тут же стояли плошки с огурцами, груздями домашнего бочкового посола, отварная картошка в полопавшихся от тесноты «мундирах», малосольный порезанный муксун, ломтики осетрового балыка. В отдельной глубокой тарелке красовалась черная икра, тоже домашней готовки. На десерт предполагалась подмороженная брусника и варенье из нее, а также из голубики и черники. Все было выставлено сразу, будто нарочно, чтобы разыграть в застолье неудержимый аппетит. Катерина взрезала и вскрыла на большом плоском блюде горячий пирог.

— Стерляжий пирог-то, — пояснила благодушно хозяйка, и строгие черты ее суховатого лица заметно сгладились, налившись доброй полнотой.

— Подвернулось тут несколько штук в сетешку, — пояснил Александр.

Хозяйка налила две рюмки, лукаво подмигнула мужу и предупредила гостя:

— Тут у нас спирт, так что… Другого чего в доме не держим. А спирт, он всегда пригодиться может.

— А что же вы? — Борис посмотрел на женщину.

— Я? — хозяйка рассмеялась. — Мне не положено. Если выпью, Саша поедом заест, во-он как смотрит…

— Скажешь тоже! — смутился Валов. — Будто тебе не велено.

Мужчины чокнулись. Борис большим глотком выпил спирт, запустил следом по вспыхнувшему горлу холодный мокрый груздь, перевел дыхание. И с удивлением заметил, что рюмка хозяина по-прежнему полна.

— А ты чего, Саня? — обиделся он.

— Не сердись, Боря, непьющий ведь я, сам знаешь, — в коричневых глазах бригадира плясали смешливые чертенята.