Полкоролевства - [32]
Люси сидит в инвалидном кресле лицом к стеклянной стене, за которой кромешная ночь, и обозревает свое отражение. Сумка
— Стивен! — говорит она. — Это Люси! Голос из прошлого…
— Мама?
— Бенедикт? Откуда ты взялся? Я набрала номер Стивена.
— Мама, куда ты запропастилась? Что происходит?
— Дорогой, я сейчас не могу говорить. Читаю Стивену «Румпельштильцхена в неотложном».
— Мама, почему ты не дождалась Джо в приемном покое, как я просил?
— Я пошла в кафетерий. Ты представляешь, они там все перестроили. Я заняла столик на всех, но никто не пришел. На какое время, ты сказал, была назначена эта встреча?
— О времени речи не шло. Я ничего тебе не говорил. Мы ждали, когда Джо выйдет из неотложного. Мама, где Джо?
— Здесь. Мы вместе поднимались на лифте. Бен, послушай, я сейчас не могу говорить…
— Мама, я же тебе сказал, что Джо хотел тебя опросить. Почему ты все еще в «Кедрах»?
— Бен, у меня на телефоне Стивен, я читаю ему рассказ и не могу с тобой говорить.
— Мама, это из-за твоей эмфиземы?
Люси разъединилась.
Хоуп и Нора находят комнату 802, а там Джек сидит в инвалидном кресле и рыдает. Когда-то рыдала Хоуп, рыдала о Джеке, но она прикрывала рот или прятала в ладонях лицо. А Джек плачет, вытянув шею и открыв рот, так что можно заглянуть ему в глотку. Его подбородок устремлен к потолку или к чему-то, чего там, в высях, и не найти. Он немощен, он рыдает, а остановить рыдания не может: нет сил вспомнить, как это делается.
Звонок из больницы застает дочь Иды Фаркаш в ее магазине: Марту просят забрать Иду с восьмого этажа Центра престарелых и отвезти домой. Марта смотрит на часы, но к зеркалу, чтобы поправить преждевременно поседевшие волосы, не подходит: некогда.
Ида это замечает:
— К покупателю ты в таком виде не выйдешь, а для матери сойдет?
— Мама, я бросила магазин в разгар рабочего дня, чтобы за тобой приехать.
— В следующий раз буду знать: мне лучше лечь в больницу, чем сидеть в своей квартире, где даже окна нет, так что нельзя посмотреть, что происходит на улице, пока я дожидаюсь, когда ты догадаешься меня навестить.
— Мама, я тебя навещаю, — говорит Марта.
— И тут же хватаешь телефон, — говорит Ида, — и начинаешь названивать друзьям, что не так уж и плохо, ведь как иначе я могу узнать, что у тебя происходит, — только подслушав твои разговоры с другими.
— Звонила я сейчас своему помощнику, а происходит то, что я не успела запаковать для доставки три десятка заказов и не отправила их на почту, и теперь мне придется все это отложить до утра, а значит, они придут к заказчикам с задержкой.
— Ну да, а я тем временем буду сидеть в своей квартире и ждать, пока ты позвонишь и поговоришь со мной.
— Все наши разговоры об одном и том же: я тебе не звоню и не прихожу. Мама, почему бы мне не позвонить Польди? Она неважно себя чувствует и хочет с тобой повидаться. — Марта смеется: — Мама, ты смотришь в безумный ящик…
«Смотреть в безумный ящик», Ins Narrenkastl schauen[32] — так, по словам Иды, это называла ее мать: реальный предмет перед твоими глазами заслоняется более сильным воображаемым образом. Ида неотрывно смотрит на туфлю, которую держит в руках, но не надевает. В безумном ящике она видит, как они с Польди проходят мимо дома мисс Маргейт и Польди поднимается на первую ступеньку, загораживая вход.
— Позвони Польди, — шипит Ида. — Скажи ей, если она придет, я ее вышвырну.
— Ладно, мама. Куда они положили твой жакет? На тебе был жакет?
Когда Марта выходит из спальни, куда убирала одежду матери, взгляд ее падает на открытый альбом с фотографиями на столе — альбом этот путешествовал с Идой из Пресбурга в Доминиканскую Республику, а потом в Нью-Йорк.
— Вот твой отец со своими гитлеровскими усиками, — говорит Ида.
— Прости, мама, мне надо идти.
— Лето тридцать пятого, еще до того, как закрыли купальни. Juden ist der Eintritt Verboten[33]. Мы ходили туда каждое воскресенье и проводили там весь день. Выстраивались в линию и ныряли в бассейн, а Кари вечно кривлялся. Польди, она самая стройная, а самая красивая была Берта. А этот коротышка — твой отец. Дядя Иго. Максл, Терри. Видишь, я на обороте написала все имена. Когда я умру, кто их вспомнит?
— Мама, мне надо закрыть магазин.
— Иди, закрывай. Иди, запирай. Иди уже, иди, иди.
Доктор Мириам Хаддад подошла к Центру престарелых. Она заглядывает в палату Самсона Горвица, видит, что у брата сидят две сестры, и отходит. Задерживается у сестринского поста, читает информацию о пациенте. В Гленшорской больнице записали сведения, найденные в промокшем бумажнике Самсона: Колумбус (шт. Огайо), адрес, жизнь в цифрах — номер социального страхования, дата рождения 03.08.28, номер телефона, номера телефона сестер, живущих в Нью-Йорке. Доктор просматривает анкету: образование — Университет Огайо, ближайшие родственники — сын (?) в деле (!), род занятий — управляющий (?) «дренажной» (?!) фабрикой. В конце интерн написал: односторонний паралич лица (?) делает речь пациента затрудненной / невозможной для понимания. Не исключено спутанное сознание / слабоумие (?).
