Полкоролевства - [31]

Шрифт
Интервал

— Что он требует?

Санитар в форменной куртке принимает от санитара «скорой» отчет в обмен на адрес следующего вызова. Санитар «скорой» прыгает в машину.

Люси понимала, что официантка стоит рядом и обращается именно к ней:

— Мисс, кафетерий закрывается.

— Еще страничку! — пообещала Люси; официантка постояла с минуту, потом отошла.

— Один, два, три.

Они переложили его на койку, и санитар покатил ее через автоматически открывающиеся двери в отделение неотложной помощи.

— «Тезаурус Роже!» — простонал пациент проходящей мимо сестре. Она шла домой, закончив дежурство.

Официантка вернулась с управляющим.

— Кафетерий закрыт, мисс, — сказал управляющий Люси, та в ответ подняла руку. Пока он звонил в отделение неотложной помощи и говорил: «Женщина в кафетерии. Похоже, свихнулась. Пришлите-ка кресло», Люси закончила рассказ:

Врач отделения неотложной помощи спрашивает пациента, как долго он испытывает боль.

— Что значит «не знаете»? Когда вы впервые ощутили боль? Неделю назад? Две? Не знаете! Где болит? Вы не знаете, где у вас болит?

Врач ощупывает пациента, тот вскрикивает. Теперь он знает, где болит! Врач стар и лыс. Он и выглядит как врач. Пациент спрашивает:

— Что со мной?

Врач говорит:

— Мы узнаем это, когда возьмем у вас пару анализов.

Врача ждут другие пациенты, и ему приходится высвободить рукав белого халата, в который вцепился больной.

— Каким, — кричит пациент, — каким словом это называется?!

— Румпельштильцхен! — отвечает доктор.

Мужчину снова рвет.


Патрик, санитар с могучим плечевым поясом, на прошлогоднем чемпионате США по бодибилдингу занял четвертое место, а сейчас применял свою силу, на обретение которой потрачено столько трудов, чтобы выпростать ноги старушки из-под стола. Она и не думала ему помогать. Пока Патрик поднимал и усаживал женщину в инвалидное кресло, а потом, пристроив на ее коленях сумку СОБСТВЕННОСТЬ ПАЦИЕНТ, вез в неотложное, она листала страницы своей записной книжки.

Люси пожалела свою подругу Кэтрин — отказалась от намерения позвонить ей: ведь Кэтрин всю жизнь убеждала друзей, приятелей и всех, кого только знала, позволить ей оставаться автором одиноким, пишущим в уединении. Да и к лицу ли Люси отрицать, что старая дружба важнее хорошего романа, а Кэтрин бесспорно писала хорошие романы.


В неотложном Люси Фридгольд не приняли: отделение как раз переводило своих страдающих деменцией стариков в новую зону. А это требовало телефонных переговоров и оформления множества бумаг. Патрик давно научился с толком использовать многочисленные паузы, долгие периоды ожидания, сопровождавшие его работу в отделении неотложной помощи «Ливанских кедров». Он накачивал мускулы, мысленно поднимая тяжести. У него было время зрительно представить себе в деталях все привычные движения на подиуме, с первой до финальной позы, попутно исправляя ошибки, прежде чем сестра Тротвуд вручила ему анкету Люси, чтобы поместить ее на восьмой этаж Центра престарелых.

На странице под буквой «М» Люси нашла Джеймса и читала ему «Румпельштильцхена в неотложном», пока Патрик вез ее по тротуару, а затем вкатывал кресло в огромные двери. Джеймс рассказ одобрил.

Джек и Хоуп

Через несколько дней после обеда в «Кафе Прованс» Джереми пришлось отвезти отца в отделение неотложной помощи «Ливанских кедров». Он позвонил Норе, а Нора позвонила матери.

— Джек в больнице. Они хотели было отправить его домой, но он заплакал. Мама, ты меня слышишь?

— Да, — сказала мама.

— Они перевели его в Центр престарелых. Мама, ты меня слышишь?

— Да, — сказала Хоуп.

— Хочешь, я тебя туда отвезу?

— Да.

Нора приехала за матерью.

— Хочешь, я приберу тебе волосы?

— Нет. Это я в одном из образов Дианы Арбус.

— Что еще за образ? Мама, ты о чем?


В шабат лифт открывает и закрывает двери на каждом этаже, так что на кнопки нажимать не нужно. Хоуп вошла вслед за санитаром, толкавшим перед собой инвалидное кресло.

— Мисс, — говорил санитар, — телефон здесь не работает, — но старушка в кресле продолжала нажимать на кнопки прижатого к уху мобильника.

Хоуп огляделась — вокруг сплошь одни горгульи: огромная черная старуха, ее, должно быть, залили в кресло, но она из него выпирала, рот открыт, фиолетовый язык непрерывно движется, ему там тесно. Старый Дон Кихот с лицом в ссадинах, пугающе длинный и тощий, улыбается улыбкой, какую давно не увидишь, — такой же, как у карлика рядом с ним, а уже рядом с карликом — ни дать ни взять колдунья из «Гензеля и Гретель»: согнута в три погибели, крючковатый нос вот-вот сомкнется со щетинистым подбородком. Взглянув на дочь, Хоуп увидела ее любимое лицо — оно сплющилось и съехало влево, напоминая лицо первобытного человека: Нора смотрела на старуху деревенского вида — такую на нью-йоркских улицах не встретить, — она расстегивала платье. Старуха добралась до пупка, когда шабатний лифт открыл двери, чтобы оставить свой груз на восьмом этаже Центра престарелых.

IV

Восьмой этаж

Восьмому этажу на время отвели роль филиала отделения неотложной помощи, с тем чтобы разместить там стариков, страдающих деменцией. Центр престарелых — самый северный корпус, ставший завершением больничного комплекса, занимающего несколько городских кварталов между двумя авеню. Архитектор Центра — в свое время он участвовал в качестве стажера в проекте перестройки района Линкольн-сквер под руководством Роберта Мозеса


Рекомендуем почитать
Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Очерки

Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.


Наташа и другие рассказы

«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.


Ресторан семьи Морозовых

Приветствую тебя, мой дорогой читатель! Книга, к прочтению которой ты приступаешь, повествует о мире общепита изнутри. Мире, наполненном своими героями и историями. Будь ты начинающий повар или именитый шеф, а может даже человек, далёкий от кулинарии, всё равно в книге найдёшь что-то близкое сердцу. Приятного прочтения!


Непокой

Логики больше нет. Ее похороны организуют умалишенные, захватившие власть в психбольнице и учинившие в ней культ; и все идет своим свихнутым чередом, пока на поминки не заявляется непрошеный гость. Так начинается матово-черная комедия Микаэля Дессе, в которой с мироздания съезжает крыша, смех встречает смерть, а Даниил Хармс — Дэвида Линча.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Эсав

Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.