Полкоролевства - [30]
Откроют они только утром, сейчас там делать нечего, и секретарь побросала свои вещи в сумку, давая понять, что он может идти или не идти куда угодно, а она отправляется домой.
Бенедикт тоже пошел домой, досадуя, что переживает, заставив какую-то ехидную секретаршу нервничать. Проведя весь день в тревоге о Люси, он безо всяких оснований разозлился, обнаружив сообщение Гретель, что она будет поздно. Мобильник Гретель был все еще выключен, а мобильник матери занят, и Бенедикту не на ком было сорвать злость. Что, если Джо поручил Люси и в эту ночь заниматься «наблюдением» на том самом восьмом этаже, о котором никто никому ничего не рассказал… И вообще, что за работу Джо со своим Широко Открытым Глазом делает для «Ливанских кедров»? Ливанских! Кто эти Хаддады и что у них стряслось, если они выбрали Джо, его компьютерных гениев и престарелую поэтессу с эмфиземой, чтобы те разобрались — В ЧЕМ?
Бенедикт оставил сообщения для Джо — одно на его мобильнике, другое на автоответчике городского телефона: «Где вы? Что вы сделали с моей матерью?»
Записная книжка Люси, упав, открылась на букве «С». Снодграсс, Де, умер год назад, а то и больше. Люси читала «Румпельштильцхена» Барри С., своему старому ученику, который высказал несколько тонких, умных и вполне дружелюбных соображений о рассказе. То же относится к Матту, другому бывшему ученику, прекрасному автору.
Люси вернулась к букве «А» и двинулась в алфавитном порядке по списку друзей, знакомых и людей, которых узнаешь за долгую жизнь в литературном мире: этот знаменит, этот на пути к славе, кто-то, не написав бестселлера, все же неплохо продается, кто-то пока неизвестен, а кто-то останется таковым навсегда. Она позвонила Джеффри. Его не оказалось дома. Люси подозревала, что автоответчик неизменно лжет — хозяин просто прячется. Буква «Д». Салли умерла в две тысячи восьмом. Джон вообще двадцать лет назад. У нее не хватило духа вычеркнуть их адреса.
Если кто-то оказывался дома и снимал трубку, она говорила: «Привет! Это Люси» — и слышала в ответ: «Люси! Боже, настоящая телепатия! Ты не поверишь, но именно в эту минуту я собирался тебе позвонить!», или: «Люси! Рад тебя слышать! Могу я тебе перезвонить? Ты меня поймала в дверях!», или: «Мы как раз садимся ужинать», или: «Люси, милочка, я смотрю эту дурацкую передачу по телевизору», на что она неизменно говорила: «Я оторву тебя на три минуты, это миниатюрка, я назвала ее „Румпельштильцхен в неотложном“» — и начинала читать. Алан — он жил в Калифорнии — сказал, что рано ушел на покой, перестал обучать начинающих авторов, и теперь ему не придется исправлять синтаксические погрешности, на две из которых указал — и справедливо — в ее миниатюре. Он славный, Алан. Тому, Стэнли и Виктории «Румпельштильцхен» соответственно понравился, очень понравился и показался лучшим из того, что Люси когда-либо написала. Норман сказал, что это интересно, а затем прочитал ей собственный рассказ «Перечное дерево», который, по его словам, вымотал ему всю душу. Вивиан сказал: «Ты сама знаешь, это не в моем вкусе», а Джеффри по-прежнему не было дома. Софи крикнула, чтобы Джордан взял параллельную трубку, и они слушали рассказ вдвоем.
— Боль постоянная или только когда двигаетесь? — спрашивает санитар; боль пациента уже срослась с ним, стала его частью и внезапными толчками исторгала из него звуки — то ли кашель, то ли жалобный вскрик.
— И так, и так.
Санитар — новичок. Его перо зависает над отчетом, который он должен сдать по прибытии в больницу. Ведь ему следует написать или «постоянная», или «при движении». Следующий вопрос:
— Как вы назовете эту боль — тупой или режущей?
— Тупой! Черт побери, нет! Она не тупая! О господи, она и не режущая.
Он сосредоточивается на своей боли — и не может определить ни ее точное местоположение, ни когда именно она возникает. Он сравнивает свое ощущение со своим пониманием значения слова «режущая» — нет, «режущая» не подходит так же, как и «жалящая», «стреляющая», «жгучая», «раздирающая», «пульсирующая», «сверлящая» или «ноющая».
Он перебирает слова и не находит ни одного, которое соответствовало бы этой особой разновидности терзающей его боли.
— Дайте мне «Тезаурус Роже»[30], — кричит страдалец.
Поверх страницы, которую она читает, Люси видит, что низенькая официантка направляется к ней. А где пара блондинов со смартфонами? Она не заметила, когда они ушли, как не заметила и того, что уборщики уже водружают на столы перевернутые стулья, а кто-то засунул огромную половую тряпку между двумя валиками, и те отжимали лишнюю воду в ведро размером с детскую ванночку. Люси почувствовала острый запах моющего средства. И продолжила читать:
«Скорая» остановилась под навесом у отделения неотложной помощи. Санитар кладет отчет во внешний карман черной сумки и вешает ее на плечо. Он выходит из машины и огибает ее, чтобы открыть заднюю дверцу.
— Он требует «Тезаурус Роже», — говорит приехавший санитар другому, в форменной куртке, вышедшему на помощь.
Прежде чем вытащить носилки и превратить их в каталку, им приходится подтянуть ремни: они ослабли, так как пациент ерзал.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.
Приветствую тебя, мой дорогой читатель! Книга, к прочтению которой ты приступаешь, повествует о мире общепита изнутри. Мире, наполненном своими героями и историями. Будь ты начинающий повар или именитый шеф, а может даже человек, далёкий от кулинарии, всё равно в книге найдёшь что-то близкое сердцу. Приятного прочтения!
Хеленка Соучкова живет в провинциальном чешском городке в гнетущей атмосфере середины 1970-х. Пражская весна позади, надежды на свободу рухнули. Но Хеленке всего восемь, и в ее мире много других проблем, больших и маленьких, кажущихся смешными и по-настоящему горьких. Смерть ровесницы, страшные сны, школьные обеды, злая учительница, любовь, предательство, фамилия, из-за которой дразнят. А еще запутанные и непонятные отношения взрослых, любимые занятия лепкой и немецким, мечты о Праге. Дитя своего времени, Хеленка принимает все как должное, и благодаря ее рассказу, наивному и абсолютно честному, мы видим эту эпоху без прикрас.
Логики больше нет. Ее похороны организуют умалишенные, захватившие власть в психбольнице и учинившие в ней культ; и все идет своим свихнутым чередом, пока на поминки не заявляется непрошеный гость. Так начинается матово-черная комедия Микаэля Дессе, в которой с мироздания съезжает крыша, смех встречает смерть, а Даниил Хармс — Дэвида Линча.
ББК 84. Р7 84(2Рос=Рус)6 П 58 В. Попов Запомните нас такими. СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2003. — 288 с. ISBN 5-94214-058-8 «Запомните нас такими» — это улыбка шириной в сорок лет. Известный петербургский прозаик, мастер гротеска, Валерий Попов, начинает свои веселые мемуары с воспоминаний о встречах с друзьями-гениями в начале шестидесятых, затем идут едкие байки о монстрах застоя, и заканчивает он убийственным эссе об идолах современности. Любимый прием Попова — гротеск: превращение ужасного в смешное. Книга так же включает повесть «Свободное плавание» — о некоторых забавных странностях петербургской жизни. Издание выпущено при поддержке Комитета по печати и связям с общественностью Администрации Санкт-Петербурга © Валерий Попов, 2003 © Издательство журнала «Звезда», 2003 © Сергей Шараев, худож.
Две неразлучные подруги Ханна и Эмори знают, что их дома разделяют всего тридцать шесть шагов. Семнадцать лет они все делали вместе: устраивали чаепития для плюшевых игрушек, смотрели на звезды, обсуждали музыку, книжки, мальчишек. Но они не знали, что незадолго до окончания школы их дружбе наступит конец и с этого момента все в жизни пойдет наперекосяк. А тут еще отец Ханны потратил все деньги, отложенные на учебу в университете, и теперь она пропустит целый год. И Эмори ждут нелегкие времена, ведь ей предстоит переехать в другой город и расстаться с парнем.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.