Пламень очистительный - [19]
А почему бы нет? Ведь ранение получено на посту, при исполнении, так сказать, служебного долга — бюрократы из Наградного департамента на этот раз, похоже, не отвертятся! — Даже с некоторой симпатией посмотрел пострадавший на штатского штафирку. — Сразу видно — полезный человечек! Не слишком ли я его сильно при самообороне-то припечатал? — … здесь все принадлежит исключительно нам, а про себя, допрашиваемый, тебе когда еще предписывалось позабыть напрочь. Ответственные за забывчивость не справились и будут заторможены в служебном росте, лишены, смею уверить, увольнительных, — так что не беспокойся, теперь-то лоботрясы примутся за дело с особым рвением. Давай, продолжай: «На-ам… то есть вам… «- Ну!
— Вам нужно…
— Во-о уже правильно, молодец!
— … вам нужно было снабжать меня информацией.
— Опять «меня». — Адмирал лишь сдержанно, неодобрительно покачал головой.
— Я оторван от действительности, от реалий текущих событий…
— Да, — с удовлетворением отметил адмирал, — кое-что удалось даже в отношении столь злостного неприятеля, каким ты, безо всякого сомнения, являешься. Так что — и на сей счет будь уверен — ответственных представлю к наградам… не к боевым, конечно.
Довольный доблестными успехами вверенного штаба, к коим непосредственно приложил руку, четыреххвостый вновь ощупал ухо да с удовлетворением осмотрел поврежденную половину лица штатского.
— Не видать им мечиков на колодках как собственных ушей, — потрогал повязку чуть пытливее и стоически поморщился, — ибо мечи даются за особый героизм, а в условиях штабной работы — за вдвойне особый! — несколько последних слов адмирал постарался произнести с наибольшим пафосом, словно опробовал убедительность на незаинтересованном слушателе.
— Могу назвать тех, кто не отказался бы подложить свинью не только флоту, но самой Холуеврике в целом, да только полный перечень… Какой сегодня день, кстати?..
Как, уже «фрайди»?!
Так вот, начни я озвучивать перечень желающих прямо сейчас, с перерывами на ленч да на вашу выпивку, по времени не уложился бы до «уикэнда». Одним словом — многие. — Секритаришка, сколь представлялось возможным, изучал замутненным взглядом блуждающих по орбитам в отупелой рассеянности глаз высящуюся глыбу дюжего адмирала, пока, вроде, настроенного не особенно агрессивно.
— Я в их числе, причем один из первых, — во фразе, произнесенной сиплым голоском, чувствовалась сила и убежденность, куда до нее наградной репетиции четыреххвостого спесивца. — Другой вопрос — кто может?
Пауза, наступившая вослед за риторически повисшем в гнетущей камерной тишине вопросом, раздражала адмирала почти как очевидная наглость хлюпика, ссутулившегося перевязанным вдоль и поперек комочком.
Жаль, но вряд ли можно претендовать на боевую награду за побои, вторично нанесенные ерепенящемуся мозгляку. К тому же, ради дела можно до времени снести, вытерпеть любые плевки, даже вытирание ног о мундир. Добьюсь результата — справят новый, с большим количеством наградных колодок на начинающей от избыточного дородства обвисать как у «вуменки» груди.
— Некоторые факторы проявления агрессивности зависят от сезона. Какой, между прочим, нынче на дворе месяц?..
Ах, уже «винтер»! Однако меня укатали… Я в том смысле, что раз зима, то весенние обострения отменяются. При нынешних темпах развития кинцы с рисового пережора вполне могли на нечто подобное подвигнуться, но существовало множество отвлекающих факторов. Что, кстати, с эпидемиями перелетного птичьего гриппа? Ни огрипели ли, вашими стараниями, косоглазые за прошедшие полгода окончательно?
— Кинцам не до нас: как ошпаренные убегают от зачумленных куриц. Именно от пернатой напасти якобы происходит северная экспансия. Вообще-то, мировое сообщество должно беречь их нацию в качестве вымирающего вида, потому что после куриной чумы, по самым пессимистичным подсчетам, от популяции останется всего-навсего полтора миллиарда — так что кинцы отпадают.
— Когда я состоял при делах, вымирающего вида было на три сотни миллионов меньше… Вы хотите сказать, что…
Какой по календарю год, адмирал?..
Не может быть! Ну, это вам зачтется… Гм, в том смысле, что по сто миллионов в год — совсем неплохой результат. Кто их только пересчитывать успевает, а если пересчитывает, то как умудряется отличать одного от другого? — Мрачно задумался Секретаришка о чем-то глубоко личном. Адмирал же без особой задумчивости, но весьма красноречиво то и дело постукивал по столу кулаком.
— В мое время подобное никому не было по плечу, — то ли под пересчет кинцев, то ли под утери холуевриканского флота, подвел, наконец, резюме секретарик.
«Ради чего терпел, спрашивается?» — Четыреххвостый заскрипел сжатыми кулаками и во вскипевшем негодовании последующие секретариковы чуть ли ни всхлипы не слушал, но жалкий смысл улавливал; мольбы произносились — куда до былой уверенности — просящим, помимо секретариковой воли, лебезящим фальцетом:
— … я бы проверил несколько предположений, мыслишек, так сказать, но для этого нужно находиться не здесь. Не надо мне здесь находиться. Прошу-у…
Бухнулся бы секретаришка на колени, да надежные перевязи не допустили окончательного унижения без того наиподлейшего существа.
Обычный программист из силиконовой долины Феликс Ходж отправляется в отдаленный уголок Аляски навестить свою бабушку. Но его самолет терпит крушение. В отчаянной попытке выжить Феликс борется со снежной бурей и темной стороной себя, желающей только одного — конца страданий. Потеряв всякую надежду на спасение, герой находит загадочную хижину и ее странного обитателя. Что сулит эта встреча, и к каким катастрофическим последствиям она может привести?
Говорят, что самые заветные желания обязательно сбываются. В это очень хотелось верить молодой художнице… Да только вдруг навалились проблемы. Тут тебе и ссора с другом, и никаких идей, куда девать подобранного на улице мальчишку. А тут еще новая картина «шалит». И теперь неизвестно, чего же хотеть?
Отказаться от опасной правды и вернуться к своей пустой и спокойной жизни или дойти до конца, измениться и найти свой собственный путь — перед таким выбором оказался гражданин Винсент Кейл после того, как в своё противостояние его втянули Скрижали — люди, разыскивающие психоконструкторов, способных менять реальность силой мысли.
Сергей Королев. Автобиография. По окончании школы в 1997 году поступил в Литературный институт на дневное отделение. Но, как это часто бывает с людьми, не доросшими до ситуации и окружения, в которых им выпало очутиться, в то время я больше валял дурака, нежели учился. В результате армия встретила меня с распростёртыми объятиями. После армии я вернулся в свой город, некоторое время работал на лесозаготовках: там платили хоть что-то, и выбирать особенно не приходилось. В 2000 году я снова поступил в Литературный институт, уже на заочное отделение, семинар Галины Ивановны Седых - где и пребываю до сего дня.
Я родился двадцать пять лет назад в маленьком городке Бабаево, что в Вологодской области, как говорится, в рабочей семье: отец и мать работали токарями на заводе. Дальше всё как обычно: пошёл в обыкновенную школу, учился неровно, любимыми предметами были литература, русский язык, история – а также физкультура и автодело; точные науки до сих пор остаются для меня тёмным лесом. Всегда любил читать, - впрочем, в этом я не переменился со школьных лет. Когда мне было одиннадцать, написал своё первое стихотворение; толчком к творчеству была обыкновенная лень: нам задали сочинение о природе или, на выбор, восемь стихотворных строк на ту же тему.
«Родное и светлое» — стихи разных лет на разные темы: от стремления к саморазвитию до более глубокой широкой и внутренней проблемы самого себя.