Пламень очистительный - [18]

— У одних все получается — у других, гражданских мозгляков, ничего не выходит! Мы с вами принадлежим к первым. — С некоторым удовлетворением от проделанной работы осмотрел визитер посинелую физиономию штатского. В то же время невольно ощупал здоровущую повязку, не позволяющую окончательно отвалиться от головы ни за что, ни про что пострадавшему слуховому органу.

Штатский тоже непроизвольно дернулся, подержался за ушибленную левую половину лица. Та, удостоенная внимания, а еще прежде — примочек, выглядела настолько хуже правой, сколько в подростковом возрасте ее носитель задолжал боксеру традиционного цвета кожи до момента, пока нечаянно ни столкнулся с кредитором нос к носу в тупиковой подворотне. Но даже если постараться не обращать внимания на пострадавшую физиономию, хлюпик выглядел не лучшим образом — самый памятливый на долги, объегоренный народец вряд ли опознал бы по уныло-изможденным приметам и прежде весьма далекого от сибаритского блеска, гнусного секретаришку Мусороса.

Давно уже по мусоросовой наводке выявленный, задержанный, без суда и проволочек на шланго-датчики подвешенный, остался гнус, однако, благодаря привычной изворотливости, существовать далее, о чем впоследствии имел возможность неоднократно, не один десяток раз, пожалеть.

Ныне же, перевязанный, стреноженный, зафиксированный в позе кокона, чтобы даже плюнуть не исхитрился в сторону чиновного посетителя, напичканный на сей раз антиагрессивными препаратами секретаришка являл собой нечто вроде тикающей бомбы, действия взрывателей которой абсолютно неизвестны: столь мудреный хоровод из предыдущих и последующих психотропных коктейлей замутили как в реторте в многострадальном его организме.

— Ну, приятель, чего старое поминать? Что было, то было, и если ухо приживется, то обещаю: особо мучить тебя не станут, а лишь — как обычно… На-ка, выпей пока содовой, а будешь правильно себя вести — распоряжусь, чтоб «хангрид» граммов по «сэтэди» подносили — удовольствие нынче по карману лишь «солджерам» с выслугой лет, прочие «пиплы» от зависти слюной давятся.

Отходчивый адмирал вознамерился было сунуть стакан в секретаришкину наполовину примотанную к туловищу руку, но заподозрив, что у парня мощный кистевой бросок, влил содовую в полуоткрытый по рассеянности рот прямо из бутылки. Секретаришка закашлялся, и кое-что из слуховых позывных стало доходить до выведенного из строя сознания.

— … кто, кто может осмелиться вытворять сущие безобразия с покрывшим себя доблестью славы флотом? Лучше отвечай, псина, а то ведь не посмотрю, что к скамейке привязанный, а та привинчена — с одного удара свалю наземь… обоих! — адмиральский голос звучал для секретаришки не грозным, многозначительным рыком, а многократно отраженным словно остекленевшими клетками мозга, беспомощным писком пойманного москитика.

— Докладывали, что по интересующему «милитари повер» вопросу ты, штафирка, не в курсе, но раз о надругательстве над холуериканским флотом не известно столь выдающемуся проходимцу, то не известно никому вообще, чего в природе существовать не должно!

Допускаю: давно сидишь — ни хрена не знаешь, но догадываться-то просто обязан. У тебя башка варит, будь здоров как. — Сменил гнев на комплименты адмирал, но ненадолго. — Кто стоит за диверсиями?! Или может состряпать подобное, или хотел бы сотворить с нами эдакое? Признавайся! Сознаться — твой последний и единственный шанс!..

— Шя-яньньссззз, — пискнул в предсмертной судороге москитик.

«Какой — такой «шяньз»? Не все ли пути давно отрезаны? Не все ли возможности выбраться на волю давно перепробованы, и даже наиболее многообещающие, просто-таки элитные попытки провались с треском?! Не надо тешится иллюзиями — следует примерно висеть на шлангах до конца дней и послушно поставлять информацию, тысячекратно превосходящую бриллиантовый эквивалент, штабным паразитам, ни на что не способному отребью, не рискующему оторвать задницы от насиженных кресел, чтобы честно зарабатывать хряксы на тотализаторе или ночью в неосвещенных переулках!

А вдруг точно — шанс? Нет, нет, гнать прочь гнилые соломинки. Сколько их протягивали, и все оказались примитивными наживками, к тому же исполненными без грамма фантазии. А он вынужден прикидываться, что верит, откупаясь и послушно позволяя провести себя раз за разом, — чего не сделаешь для послабления режима.

Сколько он уже здесь дней, месяцев, а может… лет?

Я должен отсюда выбраться!» — предельно ясно, но, увы, не в первый раз щемящим отчаянием высветилась в сознании секретаришки крамольная в застенках мысль. Мысль не давала покоя и была живуча, как и все гнусное, верткое существо, наделенное стойкостью, неизменное присутствие которой никак уж не заподозришь в жалком, согбенном организме, надежно зафиксированном перед адмиральской тушей.

— Мне…

— Нам! Мыслить нужно стратегически, а не по ушам лишь, стригунок, специализироваться. — Адмирал бережно ощупал повязку, мельком подумав, ни выдать ли пришитое ухо за боевое ранение, чтобы хоть одна из многочисленных орденских планок украсилась воинственно перекрещенными мечиками, отмечающими исключительно боевые награды.