Переписка А. С. Пушкина с А. Х. Бенкендорфом - [42]

«Очарование» царя было вызвано письмом Пушкина Бенкендорфу от 29 ноября 1826 г.[304], который, конечно, передал его царю. Приводим только значимую часть письма:

«Будучи совершенно чужд ходу деловых бумаг, я не знал, должно ли мне было отвечать на письмо (13, 298), которое удостоился получить от Вашего превосходительства и которым был я тронут до глубины сердца. Конечно никто живее меня не чувствует милость и великодушие Государя Императора, также как снисходительную благосклонность Вашего превосходительства.

Так как я действительно в Москве читал свою трагедию некоторым особам (конечно не из ослушания, но только потому, что худо понял Высочайшую волю Государя), то поставляю за долг препроводить ее Вашему превосходительству, в том самом виде, как она была мною читана, дабы вы сами изволили видеть дух, в котором она сочинена; я не осмелился прежде сего представить ее глазам Императора, намереваясь сперва выбросить некоторые непристойные выражения»[305].

С этого момента, с 29 ноября 1926 г., пушкинская трагедия «Борис Годунов» находится в поле зрения Николая I.

А «верным» для Бенкендорфа оказался Ф. В. Булгарин[306], который и подготовил отзыв для царя. Подготовленный Булгариным отзыв Бенкендорф направил царю.

Граф А. Х. Бенкендорф — императору Николаю I около (не позднее) 14 декабря 1826 г.:

«При сем прилагаются заметки на сочинение Пушкина и выписки из этого сочинения. Во всяком случае это сочинение не годится для представления на сцене, но с немногими изменениями можно напечатать; если Ваше Величество прикажете, я его ему [Пушкину. — Прим. авт.] верну и сообщу замечания, помеченные в выписке, и предупрежу, чтобы сохранил у себя копию, и чтобы он знал, что он должен быть настороже»[307].

Как можно судить по этому обращению к царю, никакого очарования Пушкиным у шефа жандармов нет, а есть подозрительность и недоверие.

Однако в том же обращении к императору упоминается о получении от Пушкина записки «О народном воспитании», поручение написать которую Николай I передал через Бенкендорфа (письмо Бенкендорфа Пушкину от 30 сентября 1826 г.). Уже ознакомившийся с запиской Бенкендорф замечает в связи с этим: «Заметки человека, возвращающегося к здравому смыслу»[308].

Бенкендорфу нравится отсутствие радикализма в пушкинском сочинении, но царь, прочитав его, окажется проницательнее своего верного служаки и выскажет автору важное замечание: считать «просвещение и гений… исключительным основанием совершенству, есть правило опасное для общего спокойствия» (13, 315).

Подчеркнутое внимание Пушкина к вопросам просвещения не по душе самодержцу. Заметим при этом, что Пушкин и в дальнейшем будет тем или иным способом демонстрировать царю свободомыслие и независимость суждений, но нет возможности более подробно остановиться на этом…

Что же касается трагедии, то высочайший отзыв о ней, составленный Булгариным, содержится в письме Бенкендорфа Пушкину от 14 декабря 1826 г.: вместе с рядом замечаний в тексте трагедии ему было предложено переделать ее в «историческую повесть или роман, на подобие Валтера Скота» (13, 313).

В ответном письме от 3 января 1827 г. Пушкин, выразит формальное согласие с критикой высочайшего читателя, но, по сути, ответ его будет тверд: «Жалею, что я не в силах уже переделать мною однажды написанное» (13, 317).

«Борис Годунов», по-видимому, заинтересовал Николая I, потому что в ответ на одно из донесений Бенкендорфа о публичном поведении Пушкина (мы коснемся его в следующем разделе статьи) царь спросит: «Ответил ли он вам по поводу заметок на его трагедию?»[309]

«Борис Годунов» будет опубликован лишь в 1830 г. с разрешения царя, но без цензуры, «под личную ответственность» автора. Как предположил П. М. Бицилли[310], Николай I, скорее всего, знал текст завещания умирающего Годунова своему сыну Феодору наизусть. Во всяком случае, основные пункты этого завещания он повторил — местами дословно — в своем завещании сыну, великому князю Александру, когда 30 июля 1835 г. отправлялся за границу для встречи с королем Пруссии Фридрихом Вильгельмом III.

***

Граф А. Х. Бенкендорф — императору Николаю I 26 декабря 1826 г. — 10 января 1827 г.: «Пушкин автор в Москве и всюду говорит о Вашем Императорском Величестве с благодарностью и глубочайшей преданностью; за ним все таки следят внимательно»[311].

В следующем донесении Бенкендорфа царю опять сообщалось об искреннем восхищении поэта царем. Граф А. Х. Бенкендорф — императору Николаю I около (не ранее) 6 июля 1827 г.:

«В день моего отъезда из Петербурга, этот последний [Пушкин. — Прим. авт.], после свидания со мной говорил в английском клубе[312] с восторгом о Вашем Величестве и заставлял лиц, обедавших с ним, пить здоровье Вашего Величества. Он все-таки порядочный шалопай, но если удастся направить его перо и его речи, то это будет выгодно»[313].

В заключительной фразе — квинтэссенция всегдашнего в России исключительно прагматичного отношения власти к художнику: сам он из себя ничего для них не представляет, но его творчество может быть полезно, если удастся повернуть его талант в сторону государственных — в понимании власти — интересов.