Переписка А. С. Пушкина с А. Х. Бенкендорфом - [41]
Дальше Пушкин сообщал Бенкендорфу, что собирался напечатать стихотворение в «Литературной газете», но издатель газеты Дельвиг отсоветовал это делать:
«Я послал свой ответ покойному Дельвигу с просьбой поместить в его газете. Дельвиг посоветовал мне не печатать его, указав на то, что было бы смешно защищаться пером против подобного нападения и выставлять напоказ аристократические чувства, будучи самому, в сущности говоря, если не мещанином в дворянстве, то дворянином в мещанстве. Я уступил, и тем дело и кончилось» (14, 242; франц.).
10 декабря 1831 г. Бенкендорф ответил Пушкину. В своем ответе он дословно воспроизвел мнение царя о происходящем конфликте:
«Вы можете сказать от моего имени Пушкину, что я всецело согласен с мнением его покойного друга Дельвига. Столь низкие и подлые оскорбления, как те, которыми его угостили, бесчестят того, кто их произносит, а не того, к кому они обращены. Единственное оружие против них — презрение. Вот как я поступил бы на его месте. — Что касается его стихов, то я нахожу, что в них много остроумия, но более всего желчи. Для чести его пера и особенно его ума будет лучше, если он не станет распространять их [курсив Бенкендорфа или Николая I. — Прим. авт.]» (14, 247; франц.).
Из этой переписки мы видим, что царь вновь оказался на стороне Пушкина, охарактеризовав выходку Булгарина как «низкие и подлые оскорбления», заслуживающие лишь презрения. Но, конечно, счел стихотворение непригодным для печати совсем по другой причине. Пушкинские строки совершенно ясно не намекали даже, а указывали на известные всем знатные фамилии:
Таким образом, в обоих рассмотренных случаях Николай I предстает перед нами в несколько ином облике, чем было принято в советском пушкиноведении. Это не означает, что он во всем и всегда понимал Пушкина и в их отношениях не возникало острых кризисных ситуаций. Нет, эти отношения были сложными и неоднозначными, они требуют беспристрастного и объективного рассмотрения без крена в ту или другую сторону. А главное, нужно не забывать о том, что, прежде всего, это были отношения дворянина со своим сувереном.
Именно к такому подходу призывал пушкиноведов молодой Д. Д. Благой в своей ныне забытой книге «Социология творчества Пушкина»: «…дворянское самочувствие Пушкина является… драгоценнейшим социологическим ключом, открывающим не одну дверь художественного творчества Пушкина, разрешающим, как нам представляется, немало загадок его творческой эволюции»[300].
Пушкин в переписке графа Бенкендорфа с императором Николаем I[301]
В 1902 г. императора Николая II заинтересовал вопрос, причастен ли Пушкин к сочинению «Гавриилиады», в связи с появившейся на эту тему публикацией в историческом сборнике «Старина и новизна». Как известно, расследование по делу о кощунственной с точки зрения православной церкви поэме было прекращено в конце 1828 г. после получения Николаем I личного письма от Пушкина. Письмо поступило от допрашивавшего поэта по этому сверхсерьезному с точки зрения власти и духовенства делу графа П. А. Толстого в запечатанном конверте. Никто не посмел вскрыть письмо, адресованное императору. Содержание его осталось неизвестным. Заинтересовавшись, как упомянуто выше, этим вопросом, император Николай I поручил заведующему собственной е. и. в. библиотекой Р. А. Гримму найти пушкинское письмо. К сожалению, письмо не было найдено, однако Р. А. Гримм сделал весьма ценные для нас «Выписки из писем графа А. Х. Бенкендорфа к императору Николаю I о Пушкине». Выписки не датированы. Время написания той или иной из них определено по событиям или фактам, упомянутым в переписке с привлечением сведений, содержащихся в «Летописи жизни и творчества А. С. Пушкина в 4 томах». При цитировании сохранены орфография и пунктуация рассматриваемой переписки.
Рассматриваемая переписка позволяет уточнить характер взаимоотношений Пушкина с верховной властью.
Император Николай I — графу А. Х. Бенкендорфу 6–9 декабря 1826 г.: «Я очарован письмом Пушкина, и мне очень любопытно прочесть его сочинение[302]; велите сделать выдержку кому-нибудь верному, чтобы она не распространялась»[303].
Первая выписка из писем царя говорит о его весьма благосклонном отношении к Пушкину, которое возникло, по-видимому, в результате их личной встречи 8 сентября 1826 г. во дворце Чудова монастыря в Кремле. Поэт, как известно, прибыл туда в сопровождении фельдъегеря прямо из Михайловского, где отбывал ссылку. Николай I, отменив ссылку и вызвавшись быть цензором всего, что напишет поэт, тоже произвел на Пушкина весьма благоприятное впечатление. Можно даже сказать, что поэт был им очарован и это очарование длилось долго, чуть ли не до конца 1833 г.
Николай I обладал, по воспоминаниям современников, хорошими артистическими данными. Именно это его качество запечатлел, например, Тютчев в эпиграмме 1855 г.: «Ты был не царь, а лицедей». Но в данном случае император был, видимо, достаточно искренен, о чем свидетельствует приведенный выше текст.
