Переписка А. С. Пушкина с А. Х. Бенкендорфом - [39]

.

Будучи единственным судьей и хранителем моей чести и чести моей жены и не требуя вследствие этого ни правосудия, ни мщения, я не могу и не хочу представлять кому бы то ни было доказательства того, что утверждаю.

Во всяком случае, надеюсь, граф, что это письмо служит доказательством уважения и доверия, которые я к вам питаю.

С этими чувствами имею честь быть, граф, ваш нижайший и покорнейший слуга А. Пушкин

21 ноября 1836.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Царь и Бенкендорф в противостоянии Пушкина и Булгарина [286]

Борьбе А. С. Пушкина с Ф. В. Булгариным уделено в пушкиноведении достаточное внимание, в частности, Н. Я. Эйдельманом, Ю. М. Лотманом и другими известными пушкинистами. Мы остановимся лишь на двух ее эпизодах, в которых вовлеченными в эту борьбу оказались император Николай I и шеф III отделения собственной его императорского величества канцелярии А. Х. Бенкендорф.

Первый эпизод связан с выходом из печати 18–19 марта 1830 г. седьмой главы «Евгения Онегина» и появившейся в связи с этим 22 марта 1830 г. в «Северной пчеле», № 35, статьи Булгарина, в которой эта глава подверглась уничижительной критике:

«…очарование имени исчезло. И в самом деле, можно ли требовать внимание публики к таким произведениям, какова, например, глава VII-я Евгения Онегина. Ни одной мысли в этой водянистой VII главе, ни одного чувствования, ни одной картины, достойной воззрения! Совершенное падение… Итак, надежды наши исчезли! Мы думали, что автор Руслана и Людмилы устремился на Кавказ, чтобы напитаться высокими чувствами поэзии, обогатиться новыми впечатлениями и в сладких песнях передать потомству великие подвиги Русских современных героев. Мы думали, что великие события на Востоке, удивившие мир и стяжавшие России уважение всех просвещенных народов, возбудят гений наших поэтов — и мы ошиблись! Лиры знаменитые остались безмолвными, и в пустыне нашей поэзии опять появился Онегин, бледный, слабый… сердцу больно, когда взглянешь на эту картину! Все содержание этой VII-й главы в том, что Таню везут в Москву из деревни. ״ Все описания так ничтожны, что нам верить не хочется, чтоб можно было печатать такие мелочи!..»

Критика Булгарина не понравилась Николаю I, и он не замедлил сообщить об этом Бенкендорфу в записке, написанной в тот же день 22 марта:

«Я забыл вам сказать, любезный друг, что в сегодняшнем номере „Пчелы“ находится опять несправедливейшая и пошлейшая статья, направленная против Пушкина. К этой статье, наверное, будет продолжение: поэтому предлагаю вам призвать Булгарина и запретить ему отныне печатать какие бы то ни было критики на литературные произведения; и если возможно, запретите его журнал»[287].

Бенкендорф ответил императору через несколько дней, предположительно 25 марта:

«Приказания Вашего Величества исполнены: Булгарин не будет продолжать свою критику на Онегина.

Я прочел ее, Государь, я должен сознаться, что ничего личного против Пушкина не нашел; эти два автора, кроме того, вот уже года два в довольно хороших отношениях между собой. Перо Булгарина, всегда преданное власти, сокрушается над тем, что путешествие за Кавказскими горами и великие события, обезсмертившие последние года, не придали лучшего полета гению Пушкина. Кроме того, московские журналисты ожесточенно критикуют[288] Онегина…»[289]

Здесь мы прерываем ответ Бенкендорфа, чтобы прокомментировать процитированное.

Как видно из его ответа, он защищает Булгарина и, в частности, обращает внимание своего венценосного корреспондента на сетования своего подопечного по поводу отсутствия у Пушкина патриотических чувств: не воспел победу над Турцией[290], свидетелем которой ему посчастливилось быть во время присутствия в действующей армии на Кавказе в 1829 г. Участие Пушкина в боевых действиях Бенкендорф подчеркнуто называет путешествием.

Особенно удивляет следующее утверждение Бенкендорфа: «…эти два автора, кроме того, вот уже года два в довольно хороших отношениях между собой».

На самом деле, Пушкину еще в 1829 г. стало известно о деятельности Булгарина как тайного осведомителя III отделения. К тому же в ноябре 1829 г. в трех номерах журнала «Сын Отечества» началась публикация романа Булгарина «Дмитрий Самозванец», в котором Пушкин обнаружил прямые заимствования из своей трагедии «Борис Годунов». Это и стало причиной открытого конфликта.

Дело в том, что три с лишним года назад (в 1826 г.) трагедия была представлена царю для прочтения — Пушкин надеялся получить разрешение на ее публикацию. Тогда Бенкендорф передал пушкинский текст некоему рецензенту, который подготовил замечания, использованные царем в своем ответе Пушкину. Царь через Бенкендорфа предложил Пушкину переделать трагедию в «историческую повесть или роман наподобие Вальтер Скотта» (13, 313).

И вот обнаруженные заимствования из «Бориса Годунова» в булгаринском «Дмитрии Самозванце», подтвердили существовавшие у Пушкина подозрения: нанятым рецензентом трагедии в 1826 г. был Булгарин, что стало еще одним свидетельством его сотрудничества с Бенкендорфом.

7 марта в «Литературной газете», № 14, появилась без подписи статья А.А. Дельвига «„Дмитрий Самозванец“. Исторический роман. Сочинение Фаддея Булгарина».