Партийное мнение - [4]

— Да ведь в экспедиции только ты член партии, — сказал пораженный Митрохин.

— Ну и что же? Во-первых, не я один, еще ты кандидат партии, это почти полный член партии. Значит, двое! А во-вторых, если нас только двое, тем больше спрашивается с нас. Смотри, как все путаются в трех соснах.

— Не по уставу это, — нерешительно возразил Митрохин. — Какая это группа — один член партии?

— Как так не по уставу? А если не по уставу, значит, нужно путаться и забывать, что ты член партии? Если хочешь знать, все лентяи и недотепы только то и делают, что за параграфами и правилами прячутся, а поступают, как им самим удобно. Иногда жизнь в устав не укладывается. Мне же существо устава нужно, меня партия учит, что всякий вопрос, маленький или большой, нужно рассматривать с точки зрения марксизма-ленинизма. А тут и совсем просто: начальники наши ударились в личности, и их следует наставить на правильный путь. Требуется ясная партийная точка зрения, понимаешь?

— Неудобно мне, Никитич…

Лукьянов сердито посмотрел на Митрохина. Митрохин служил в геологоразведке уже третий год, и Лукьянов хорошо знал его характер. Митрохин мог работать сутками, недосыпая и недоедая, не жаловался, оставался бодрым, когда другие валились с ног, но робел, если ему предоставляли руководство и требовали от него необычного, не того, что делали другие. Лукьянов повысил голос:

— Как так — неудобно? Это как надо понимать? Неудобно кандидатом партии быть? Смотри, глупости понес, парень. Ровно в восемь заседание. Чтоб без опозданий.

Перед самым ужином обитатели палатки читали прибитое к доске (на ней висела стенная газета экспедиции) коротенькое объявление об открытом заседании партгруппы экспедиции.

Первый подошедший к объявлению удивленно посмотрел вокруг, хотел было что-то спросить, но, увидев сухое, замкнутое лицо обычно добродушного Лукьянова, ничего не сказал. Остальные читали объявление молча. Лукирский, прочитав, подошел к Лукьянову и хлопнул его по плечу.

— Значит, заседаешь сегодня, Иван Никитич?

— Заседаю, — сдержанно ответил Лукьянов и, помолчав, добавил: — Имеешь возражения, Петр Аркадьевич?

— Нет, я ничего, — ответил Лукирский, смущенный серьезностью Лукьянова.

К Синягину Лукьянов подошел сам.

— Докладик сегодня твой, Игорь Евгеньевич, — сказал он, показывая на объявление. — Вот расскажи всем, о чем мне говорил.

Синягин рассеянно смотрел на ящик, лежавший у палатки, словно видел там что-то такое, чего другие не замечали. Лукьянов вдруг заметил, как похудел, осунулся за последние дни начальник экспедиции.

— Значит, в восемь? — сказал Синягин, отрываясь от своих мыслей. — Ну, раз доклад, значит, готовиться к нему. Я тут кое-что набросаю.

Со Смородиным у Лукьянова разговор был более длинный.

— Позволь, позволь, — сказал Смородин с удивлением. — Какая же это партийная группа? Ты один.

— Еще Митрохин — он кандидат партии.

— И, значит, я перед тобой должен отчитываться, а ты будешь принимать решение? Да ведь ты в геологии ни бум-бум!

— Не передо мною, Василий Васильевич, перед партийной группой, а партийная группа в геологии разберется. Раз у вас такие разногласия, а с Полярным связи нет, нужно об этом деле партийное мнение.

Смородин с сомнением смотрел на Лукьянова.

— Партийное мнение — вещь хорошая, — проговорил он. — Только ведь это чисто технический вопрос, тут твоя политика и не ночевала.

— Это как сказать, Василий Васильевич. По-моему, это не только технический вопрос. Так как же, будешь докладывать? Игорь Евгеньевич вот сразу согласился.

— Ну ладно, — сдался Смородин. — Вуду выступать.

Заседание началось ровно в восемь, и никто не опоздал. Лукьянов занял угловое место у стола, надел очки и по-стариковски строго оглядел присутствующих. Рядом с ним сидел Митрохин — он казался смущенным от всеобщего внимания и тишины, наступивших после того, как Лукьянов кашлянул и стукнул ладонью по столу.

— Значит, товарищи, считаю заседание партийной группы экспедиции совместно с беспартийным активом открытым, — сказал он так торжественно, словно открывал (он это делал не раз) общее партийное собрание в геологическом управлении в Полярном, где было больше двадцати членов и кандидатов партии. — Повестка дня вам известна. Есть возражения против повестки? Принимается. Насчет регламента, думаю, без ограничения, в виду важности вопроса. Есть возражения? Принимается. По первому вопросу слово имеет начальник экспедиции товарищ Синягин. Прошу, Игорь Евгеньевич.

Синягин встал и занял место рядом с Лукьяновым. Все были поражены — Синягин волновался. У него дрожали руки, голос стал глухим. Он старательно выговаривал слова, чтобы его волнение не было заметно. Это было тем более удивительно, что в управлении Синягин не раз выступал на открытых партийных собраниях с сообщениями и докладами на специальные темы, и никто не замечал у него и признаков волнения. Но сейчас он волновался и путался в словах. Это было до того очевидно, что всю первую половину речи, чтобы не смущать его напряженным вниманием, слушатели смотрели вниз или в стороны, делая вид, что не замечают его состояния.

Сообщение Синягина было кратко. Он повторил все то, что говорил Смородину и Лукьянову: экспедиция была снаряжена на полгода, в задачу ее входило обследование района Курудана, в частности — разведка железных и свинцовых руд. Многое они сделали, это несомненно: найдены выходы каолина и гипса, обследовано железное оруденение. Но по самому важному вопросу — по свинцу — ощутительных результатов не получено. Свинец безусловно есть, о нем свидетельствуют сотни признаков, но к месту его залегания они еще не подобрались. Он, Синягин, хочет сказать следующее. Официальный срок их экспедиции заканчивается, формально никто не упрекнет их, если они возвратятся. Он понимает: зиму приятней проводить в Полярном, около доброй жены, в теплой комнате с удобствами, с приятелем за кружкой пива. Но есть вещи более важные, чем личные удобства. Пусть товарищи подумают над этим.