Партийное мнение - [3]

— Уверен, — сказал он твердо. — И я скажу тебе больше: личное самолюбие у тебя. Твоя исследовательская работа по железному оруденению закончена, ты прекрасно знаешь, что месторождение это второстепенное, но отчет написать можно, даже на два докладика хватит, — вот ты и стремишься назад, на теплые квартиры, к ваннам, подальше от трудностей, поближе к похвалам…

На этот раз Смородин не сдержался. Он резким жестом оборвал Синягина, слова его были полны негодования:

— Слушай, Игорь, мы с тобой старые товарищи, ты хорошо знаешь, боюсь я трудностей или нет, и мог бы говорить иным тоном. Тринадцать лет я разведываю тундру и тайгу, и никто мне не осмеливался такое сказать… Ну что ж, думаю, лучше нам перейти на официальность. Ставлю тебя в известность, что моя группа закончила полностью свой план и прекращает дальнейшие исследования. Завтра я погружаю приборы и материалы на вездеход и ухожу со своими людьми.

— Ты этого не сделаешь, Василий, — сказал Синягин после некоторого молчания. — Начальник экспедиции — я. Никому не дано права нарушать дисциплину в поисковой партии. Я могу принять любые меры, чтоб оставить тебя.

— Попробуй! — с вызовом бросил Смородин. — Рекомендую только раньше заглянуть в штатное расписание твоей партии: там моя группа не значится. Ты забыл, что меня присоединили к тебе чисто механически в последнюю минуту, мы эксплуатировали общую аппаратуру — только всего. Повторяю: завтра мы снимаемся.

Никто не просил Лукирского держать в секрете слышанный им разговор Синягина и Смородина, и уже через час все члены экспедиции знали и о потери связи с Полярным, и о решении Синягина остаться, и о намерении Смородина увести свою группу. Все были взволнованы и могли говорить только о ссоре руководителей. Теперь она распадалась на многочисленные мелкие и страстные споры между участниками экспедиции, в этих спорах не было последовательности и выдержки, люди перебрасывались мнениями, меняли их, начинали осуждать то, что минуту назад старались защитить. Все вдруг странно спуталось. Еще утром люди с надеждой смотрели на веселое лицо Смородина, с радостью передавали друг другу содержание его доклада Полярному, ждали с трепетом короткого слова: «Хватит», переданного на знакомой волне в ответ на запрос Синягина. А сейчас, когда Полярный молчал и ответственность за решение в какой-то степени падала на каждого из них, все растерялись, казались смущенными, тревожились и, даже соглашаясь со Смородиным, осторожно замечали, что все же нельзя быть таким резким: дисциплина есть дисциплина, нужно убедить начальника экспедиции, а не бунтовать против него.

После обеда на склад к Лукьянову пришел Синягин. Он сел на бочку с бензином и долго не начинал разговора.

— Как же это, Игорь Евгеньевич? — спросил Лукьянов, сдвигая брови и неодобрительно глядя на начальника экспедиции. — Выходит, коллектив распадается? Будешь молчать?

— А разве поможешь криком? — устало возразил Синягин. — Василия горлом не испугаешь, да и прав он, если хочешь, — имеется у него самостоятельность, может и отказаться от нас.

— Так в чем дело? — проговорил Лукьянов, понизив голос. — Кто же прав из вас?

— Я прав, — с силой, страстно сказал Синягин. — Все данные говорят об одном: имеется свинцовая руда. Признаю, мне казалось, что поиски будут легкими; тут я ошибся, не отрекаюсь. Но руда имеется, и мы шаг за шагом, метр за метром приближаемся к ней. А если мы все сейчас снимемся, организовать новую экспедицию будет нелегко — потеряем года два или больше; вот почему я хочу остаться, хоть и знаю, как это мучительно.

Теперь молчал и Лукьянов. Он взглядывал на Синягина из-под лохматых седых бровей, думая о чем-то, потом проговорил:

— Ну хорошо, вы спорите, такие вещи решать только вам. Чего от меня хочешь, Игорь Евгеньевич?

— Помощи твоей хочу, — тихо сказал Синягин. — Хочу, чтоб поняли меня люди, поверили, сами — добровольно — согласились остаться. Нет у меня слов к их сердцам, не умею я этого…

Лукьянов взял в руки замок — закрывать склад. Синягин поднялся с бочки и вышел на воздух. Лукьянов внушительно сказал, словно подводя итог их разговору:

— А ты, Игорь Евгеньевич, убеди людей, найди дорогу к их разуму — сердца сами зажгутся!.. Под вечерок еще поговорим, а сейчас мне к Митрохину надо — новых буров просил.

Синягин ушел в палатку, а Лукьянов отправился с бурами на вершину Курудана. В пути он три раза садился отдыхать. Буры были тяжелые, но Лукьянов, отдыхая, забывал о них; он смотрел вниз — на палатку, на Карунь, на тундру, морщился, сердито двигал бровями, что-то шептал, словно бы сердился на себя. Передав Митрохину буры, он отозвал его в сторону.

— Кандидатская карточка при тебе? — спросил он строго.

— При мне, а что?

— Покажи.

Осмотрев карточку, он вернул ее Митрохину и сказал, смотря на него пронзительными стариковскими глазами:

— Начальники наши передрались, а Полярный решить их ссору не может. Представляешь положение? Тут надо решать нам самим. А на нас с тобой особая ответственность падает. Вот я и надумал созвать заседание партгруппы экспедиции и заслушать на ней и, конечно, обсудить доклады начальника экспедиции и научного руководителя.