Панкомат - [21]
…Говорят, они всей семьей смотрят порнуху. Во всяком случае, встретив к стопке видеокассет сборник порнофильмов, Юрий как-то спросил:
— А что, не прячешь?
— Не-а, — отозвался Володя, и лицо его было ясным и просветленным.
— А чо?
— Ну и что. Мамик придет, посмотрит. Лара иногда включает. Иногда всей семьей смотрим….
— Да ладно….
— А что тут такого?
— Так всей семьей и смотрите?
— Да.
Познакомился я с черным человеком в трико и туфлях в момент, когда Юрий выдавал ему пачку гуев для распространения.
— Кидай по одному гую в каждый почтовый ящик, — наставлял он, точно учитель.
— Та, — отмахивался Володя, — гуев много, хватит на несколько кварталов.
— Обойди улицы Верхнюю, Нижнюю и Среднюю. Если дом очень большой, бросай в ящик ламинированный гуй. Гуй-открытка — для предприятий. Но предприятий тут нету поблизости. Только школа. Если б у нас был самолет, мы бы осыпали город гуями. Но что поделать?
— Да, — он закурил мечтательно, — приходится обходиться тем, что есть.
Знакомы они потому, что Вова работает на приемке посуды в том же дворе, где расположена блат-хата. И вообще — он старший приемки, и о пустой таре знает много.
Есть бутылка евро.
Есть легкий винт.
Есть тяжелый винт.
Коньячная.
Пепси.
Винная.
Фигурная.
Он умеет брать двумя руками сразу шесть бутылок и вынимать их из ящика. Работает он лучше всех. Среди прочих он чуть ли не генерал. Потому что все прочие — полубомжи. Это и понятно — нормальный человек не пойдет работать на стеклотару. А разную пьянь в другие места и не берут. Они — лишь бы день отработать, а он — король стеклотары.
Командует приемкой Шеф. Или Хшеф, как его старая Ламборджини называет. Крик Хшефа далеко слышен, но Вова у него — на особенном счету. Он и сам об этом знает.
Выпив по пиву, мы расходимся. Вова — с гуями, мы — ни с чем.
— Пойдем на точку пиво пить, — говорит Зе.
— Пойдемте на студию группы «Камаз», — предлагает Саша Сэй.
И так мы движемся вдоль трамвайных путей, занятые of nothing.
«Бабочка-Хуйня»(муз. и сл. Сергея Го).
Она — тоже продукт эксперимента. Бог почему-то ее на запасной путь не захотел ставить, решив развлечь панков и неопанков.
Студия полна дыма. В стене, правда, есть вытяжка, но до настоящей вентиляции ей далеко. Делать некому. Да и не надо. Но для стиля — как бы самое то. Концептуальная щель. Пропеллер хорош. Он подразумевает свое движение вдоль панк-рок-группы, сквозь ее стиль, по дороге с травой. Идешь, а поля зеленеют, и горизонта нет. Одна трава. И так эта картина в вечность уходит. Если б пропеллер не крутился, его б стоило рукой закрутить.
Что я могу сказать о «Камазе»? Я — не мастер факовых слов, но бывают лица. Точно с киноленты сошедшие. Сидишь, смотришь. Понимаешь, что так нельзя — это нежизненно. Жизнь законна для штампов и правил, а тут все наоборот.
На стене висит портрет Че Гана. Икона с ликом «Cannabis sativa» — с другой стороны. Усилитель — какой-то полураздетый железный ящик, лампы там светятся точно в космическом крейсере у «Звездных королей». Я представляю, как там звук по сеткам плещется. Жарко ему там биться.
Колонки сделаны из «ДСП». Но мощны. Пульт — «Электроника». Черные шнуры тянутся к красным гитарам.
— Надо водки выпить, — говорит Зе.
— А ты спой, Зе, — предлагает ему Hunter812, гитара. — У тебя ведь голос есть.
— Откуда?
— Как откуда?
— А…
«Камаз» — это не очень корпоративно и очень не по-местному, где все альтернативщики как-то чересчур христоваты и гребенщековаты, и в порыве душевных разливов поют не свои песни, а, например, «Не стреляй!». Мне, как умелому уничтожителю своей судьбы, тут все понятно. Не умеешь делать свой собственный мир — ищи кумира, пляши перед ним, обнимайся и сосись. Вы можете соединить ваши души. Это полезно.
Зазвенели тарелочки. Клокотнул бас. Гитара завертелась. Зе взял микрофон и стал произносить отчетливо, словно Моисеев в песне «Голубая луна».
Потом все закурили. Пришел Сергей Чикаго, сверххриплый вокалист «Камаза». Я поставил на столик свою бутылку водки. Она до этого в пакете лежала.
Нарезались соленые огурчики. Задымился косячок, от которого я отказаться хотел, но понял, что не прокатит. Дернул пару раз. Придавил пивом. Оно когда пивом сверху придавишь, вроде и не так альтернативно, но в случае чего и не так депрессивно.
— Надо снять клип, — сказал Зе.
— А ты умеешь снимать клипы? — спросили у меня.
— Ну, я умею только включать камеру.
— Это уже хорошо.
— А что, будем снимать?
— Да.
— Согласен.
— Давайте снимем клип на песню «Трамваи заклинило стоя», — предложил Саша Сэй.
И это понятно. «Трамваи» — его любимая вещь.
— А давайте «Сосны, сосны, край, блядь, родной».
— А давайте «Ебаные фигуристы».
— «Нахуя нам война?»
— «Армавира нет».
— «Сожги деревню».
— «На утином дворе».
— Женщина с отпечатком кровати.
— «На утином дворе».
— «Герцог Кент и его родич».
Дискуссия бесконечна, и главное в ней — сам процесс. Результаты? А кому они нужны. Хотя «камазы» умеют работать на результат. В победоносном конце всем и вся будет доказано, что нет ничего лучше, чем смех. Если умеете смеяться — вам пропуск дальше. Куда-то за жизнь. Как Че Гану, которого уже нет. Если нет — то это другая форма вечности.
Бесконечность можно выразить в плоскости, или в виде фигуры во множестве измерений, но, когда вы смотрите в небо, эта система не очевидна — нужно приложить усилия или задействовать внутреннего демона. Но если он молчит, можно воспользоваться чужим. Все открытия сделаны давно, и кажется, все новое может возникнуть лишь в виртуальном мире, переложенным на плечи визуальных эффектов. Каким древние видели мир? А кто-то считает, что жизнь циркулирует, и более того, физика плавно перетекает в метафизику. Можно сказать, что вы начинали свой путь от одноклеточной водоросли, чей миг был короток — в поисках магического сахара, она давно стала частью биологической массы.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.