Мы познакомились классически. Я бесцельно бродил по городу, и, так как думать в моей ситуации вообще было вредно, я не думал, а лишь заглядывался на пивные палатки. Безмыслие — это очень даже хорошо. Для пустоты, и от пустоты. Для ума и глупости. Просто таращишься, понимая, что ты не один таков.
В видеоклипах очень частно применяют прием суеты. Это также можно назвать методом омуравьения действительности, когда ты смотришь сверху вниз, по современному — типа как бы смотришь сверху вниз, и это — концептуально и литературно и еще как-нибудь.
У действительности есть хвост. Стоит посмотреть на магазинные лица, тени которых отражаются по обратную сторону временных баррикад.
Но очень часто человек озирается просто так. Дело не в ментах. Они — это твои собственные демоны, в штанах синего цвета, с полоской. Возможно, что именно их ты боишься. И, хотя внешние контуры форм могут быть современными, это ничего не меняет. У динозавров перед смертью тоже были компьютеры. Кто теперь об этом знает?
Куда-то спешат куртки и плащи…..
Сколько у людей денег?
Сколько вопросов?
У действительности, в общем, ничего хорошего. У действительности, в частностях, бывает и так и эдак.
И этот город — обыкновенное пивное жерло, и все это сделано из порошков, которые перетерли в своих подвалах узкоглазые ребята.
Бокал за бокалом.
Бокал после трудового дня, когда бизнес-план кинут на полку.
Поэты, которые употребляют имя бога всуе.
Я — потенциальный вообще-то торч. Но в своей жизни я не пришел к серьезным жидкостям. А то, что это сделали другие, меня не тревожит.
Если я выпью бокал, то выпью потом еще… Если поиграть на бирже…. Вычислят ли? Нет, это мания. Сама жизнь — мания. Бокал пива… Засушенные пацаны моря в пакетике. То есть, далеко уже не пацаны, а так, салат из пацанов, как сказал один поэт…
Местное пиво отдает ржавчиной цистерн. Завод основан в…. веке. В позапрошлом веке…
Выпускается с… Может быть, год начала выпуска, что значится на этикетке, гораздо старше города. Так должно быть.
Я бы выиграл у города. Но зачем? Нет здесь ничего серьезного, а даже мусора здесь слабоваты. Монотонные андроиды.
«Молодой человек…»
«Да».
«Сержант такой-то, отдел такой-то, разрешите документы…»
«Пожалуйста».
«Пили?»
«Конечно».
«Что?»
«Пиво».
«До свиданья».
У мусоров есть нюх, несомненно. Меня в этом городе никогда не обыскивали. Меня только спрашивали, и то, в те моменты, когда взгляд мой был рассеян. Ибо нельзя расслабляться. Сразу же спросят: кто ты?
Они выучены чувствовать взгляд. Проходя по тротуару, ты вдруг чувствешь луч, который проводит по тебе, сканируя.
Где-нибудь в сороковом веке.
Когда-нибудь после человека, в эпоху роботов, так будут проверять прописку в Кибер-Рашше, пробегая рецепторами по датчикам.
База данных.
Таблица «Где я живу».
Чего? Где билеты? Что? Что значит, нет билетов? Пройдемте (проедемьте, проскользимьте, проплывемьте, пролетимьте).
db_close();
Yes! Вам пиздец! У вас в строке 1234 таблицы 5678 вообще нет штампа какой бы то ни было прописки!
Пью еще пиво. Спускаюсь в подвал. Пробую играть. Нет, мысли так и лезут, перевязавшись с дурным настроением. Если я сейчас попрусь подергать за единственную руку однорукого бандита, то всю оставшуюся мелочь оставлю там.
Я, собственно, застал момент, когда был разработан первый «стоячий» автомат.
Этого человека звали Женя Сёмин, он жил и работал в одной no-name компании в Китае.
— Этому автомату не нужны кнопки, — сказал Женя.
— Как так?
— Гм… А зачем?
— Но человек, помимо того, что он отдает деньги, должен получить некое удовлетворение от игры.
— Получить удовлетворение от игры невозможно. Зато разочарования — хоть отбавляй, — ответил Женя, — но в России все должно быть именно так. Пусть, у этого автомата нет ни кнопки, ни табла. Есть только щель для бабла. Она называется «Дай». Да и сам автомат называется «Дай». Ты просто подходишь и даешь. Больше ничего от вас и не требуется.
— Разве в это кто-то будет играть?
— Будут! Еще как будут!
Спустя некоторое время табло у автомата все же появилось, и оно что-то показывало. Теперь, несколько лет спустя после появления электронных лохотронов, у них имеется ряд кнопок и индикаторов. Прибор типа «Женя Сёмин-1» давно канул в Лету.
* * *
Шарюсь в Интернете. То есть, это только для кого-то еще такой вот процесс может показаться маневрами.
Я ли не бес сетей? Мне нужна скорость и волны, и уж не сорок килобит в час.
Так я снова оказался наверху, где народ бездумно шатался по единственной центральной улице, пиво пил, шумел, шарики надувал. Художники рисовали шаржи, и я вспомнил мастерскую Андрея Иванцова в Детройте, откуда мне удалось сбежать через форточку, не смотря на то, что все сети были уже расставлены, и охотники спокойно курили. Так ожидают свою добычу пауки, которые вообще никогда никуда не спешат. Так ушел и я. Хотя что я сделал? Детские игры, взрослые игры. Пауки и мухи. Я даже не хотел разобраться, кто сильнее пауков. Мне все равно было.
— О, бля-я! — услышал я.
Из толпы появился белобрысый шпендик лет 28-ми отроду, в каких-то чересчур широких штанах, футболке «Mexico 86», того же 86-го года, перестиранную 86 умножить на десять раз, пляжных тапочках. Если не учитывать того, что он всегда и везде так ходил, можно было подумать, что его только что отпустили из каталажки. Лицо выражало героизм, абстрагированный, личный. Тут бы вряд ли кто-то посоревновался. Предположим, и вы — герой, но вы — человек, а он — почему. Это понял бы Хармс, но он был один на все времена. Хотя, в этом городе, было немало ребят, которые могли отчетливо заявить:
