Панкомат - [5]

— А мы будем сами по себе, — сказал Юрий. — Нахер нам спецслужбы. Нахер нам кто-то? Никто нам не нужен. Разработаем программу. На двухстах листах. Клятву произнесем.

— Ну, нихуя себе, — сказал Демьян, высунувшись из-за ширмы. — Чисто 11-е Сентября.

— Чисто да, — сказал Юрий, — где, правда, об 11-м сентября? Включишь телек — все в печальном пафосе. Мы скорбим. Никто не скорбит по Ираку? Почему? Потому, что самим слабо что-то сделать, проще получить бабло от дяди. А правда в том, что когда было 11-е сентября, я, например, был на работе. Варил арматуру. Тут ребята приходят, говорят — офигеть, смотри, что в мире происходит. Мы вошли в дом. Работали тогда у хозяина. Смотрим эту всю фигню. Ну и чо? Все ведь были рады. Вся Россия радовалась. Я знаю. Встречаю пацанов во дворе. Будешь, говорят, водку? Буду. Пьем. Ништяк, говорят, штатов долбанули. Чисто неплохо. И до сих пор все вспоминают и радуются. Жалко, что мало, да? Мало всыпали. А по телеку — одна еврейская скорбь. Будто кому-то плохо.

— А в Ираке типа всем хорошо, — подала голос Наташа.

— А ты чо, знаешь, родная? — спросил Демьян, — да я манал, Натаха, давай выпьем.

— Не могу.

— Ды…. Пили, пила, не можешь. Мы как-то с пацанами поехали на село, чисто кресты немецкие из могил выкапывать. Нам один тип чисто это место подсуетил. Хотел еще бабки взять, а я говорю: э, слышишь, братуха, да я бос-сяк, мне похуй. Кар-роче, мы с Лютым туда приехали, коб-был зацепили. Одна говорит — слышь, в натуре, у меня скоро экзамены, мне нужно уч-чить. Ну, уч-чи, говорю. Ну, я пойду? — спрашивает. Да ты ч-чо, говорю, р-родная, зря я, что ли, тебя сюда приволок. Раком стой и читай, а я тебя ебсти буду.

— И чо? — усмехнулась Наташка.

— Она учила, а я ее ебал!

— Не устал?

— Не. Ей же много учить было.

— Ты.

— Ты, да кто б там говорил? Пойдем еще за ширму?

— Долой капиталистов! — воскликнул Юрий.

— Революция, — сказал я сонно, чувствуя, что голова моя начинает опадать на стол, точно лист.

Пьянство еще продолжалось, а я уже спал. Иногда меня спрашивали:

— Валера, ты чо, спишь?

— Не, — отвечал я, приподнимая голову.

— Валерик, не спи.

— Да не сплю я, не сплю.

— Не спи, Валерик, замерзнешь.

— Слушайте, давайте пацана уложим, чо он мучается…

— Ты, давайте его с Наташкой положим.

— Да ладно вам. Он уже спит!

— Я не сплю.

— Наливай!

— Не. Я не буду.

— Водка — это русский дух. Дух — это субстанция, которая, объяв пространство и время, обладает мозгами. Установлено, что именно субстанция заставила австралопитеков эволюционировать. Так, в арсенале первых людей, было довольно много вещей, ныне для нас недоступных. Среди них такие, как биолокация, телепатия, телекинез.

— Русские произошли от другого типа обезьян.

— Ды, в натуре.

— Предшественник русских людей сначала изобрел вино.

— Нет, обезьяна стала человеком, когда она закурила.

— А где она взала сигареты?

— Хуй его знает.

— Возможно, их привезли инопланетяне.

— Да, это была миссия.

— Русский человек произошел от медведя.

— Наташ, возьмешь?

— Да ты утомил.

— Да ладно.

— Я водки хочу.

— Налейте ей водки!

* * *

Это была замечательная, но несколько странная вакханалия, к которой я неожиданно присосался всей душой. Я внутренне понимал — этому способствовал опыт — что ничего лучше не может быть. Когда человек устремлен на карьеру, то высоко, в зените, ему видится некая звезда. До нее можно добираться и так, и эдак, офигевая в течение всего пути, уничтожая трудности, проходя (или нет) по головам. Но уже в середине пути можно понять — если только хватит честности — что все это — обыкновение. Это то же самое, что и есть, и пить, и смысл жизни, по большому счету, не так уж сильно разнится с видением жизни Сергея Демьяна.

Ж-жизнь — говно, а потом, а потом — с-смерть.

Другое дело, что не всем дано любить. Чаще всего любят себя. Иногда — до одурения, до самопроникновения, и это — самосекс, самосованье с оргазмом. Возможно, что именно этот термин сказал Петр. Но я плохо запомнил. Мне чудилось, что я вижу Ее. Хотя ее имя нельзя было писать с большой буквы. Оно было попрано, сброшено в ад и там горело.

Наверное, это имя я произносил сквозь сон. Никто о том не знает. Даже Бог — потому что его нет и быть не может.

Наверное, чаще всего я представлял ее в постели в другим. Этих других наверняка было очень много — все они были очень молоды и неопытны, и она учила их сексу, разгибаясь и выгибаясь. Я знал, что она просто была больна, и фраза из анекдота «где поймают — там и прут» была особенно актуальна по отношению к ней. Но теперь я уже не в силах был ее вылечить.

Возможно, что это был мой суфизм, и я не мог ничего сделать, определив ее на вечные муки. Но любое воображение, как и любая судьба, очень субъективны. Я мог ощутить ее где угодно, но в реальности она была жива, и — все так же глупа.

Казалось, еще немного — и я откажусь от действительности — мне захочется вернуться в прошлое. Может быть, такое уже было у вас. Но ничего нельзя было сделать. Я бы, скорее всего, вернулся. Глупость — это фейверк. Ничто другое так не фонтанирует.

Но уже год, как я забыл ее запах. Лучше всего, когда у тебя много женщин, и ты можешь раскладывать их, точно колоду. Это — алкоголь. Ты быстро припиваешься и начинать любить чисто его. Питие ради пития.