Панкомат - [6]

Именно поэтому погибают наркоманы и прочие торчи. Но центр насыщения — вещь не до конца химическая. Точнее — химия эта несколько виртуальна. Когда смертельно больные хотят вылечиться, это у них получается. Лежачие встают на ноги. Рак исчезает самим собой. Кажется, что происходят чудеса. Но условия — самые простые. Этого должна хотеть твоя сущность.

В большинстве своем, жизнь — падение. Жизнь не хочет быть здоровой. Она идет по конвейеру в клюв Орлу, и это ее устраивает.

Впрочем, прошло года два — не больше. Я перевел свои воспоминания за кулисы. Я мог гордиться любыми связями, но именно этот суррогат и был настоящим.

Вика.

Мне просто была нужна душа, которая бы делилась собой, и не было ничего. Через двести лет будут космические корабли — они тоже будут такими же одинокими в великой черноте.

Я вспоминал ее позы. Может быть — как она глупо заглядывала в лицо, как будто хотела обменяться глазами. Конечно, все женщины на свете были умнее и смеялись лучше, и мне оставалось учить себя дышать заново.

Лучшее — это победы.

Бывает, что в поисках себя человек становится маньяком. В буквальном смысле: он берет в руки нож.

Но нож у меня был и раньше, и Вика не была тому причиной. Я не хотел и не мог жить в одной струе со всеми. Я знал немало людей, которые не хотели быть людьми. Кем угодно, только ни частицами мира. Далеко не все брали нож. Хотя все это очень экстраполировано.

Я играл на тайнах.

Но был еще A. S. Antysoft, человек, который отказался от всего в пользу игры. То, что он не вылазил из мира классов, указателей и ссылок, было доказательством того факта, что можно выколоть себе глаза, отрезать руки и побеждать, используя иные методы доступа к действительности.

Я уже и не помнил, сколько ему дали. Хотя — мне бы дали не меньше, если б поймали. А так — меня нужно было еще поймать за руку, чтобы поставить последнюю точку.

Тюрьма.

Программирование — это кубики. Игроков в кубики не реабилитирует. Это — не нацистские инженеры, которым всегда было, куда себя деть.

— У тебя часто бывают новые женщины, — сказал он.

— Просто секс. Разрядка. Чертовски затекает спина, когда по 14 часов в день сидишь за компьютером.

— Сиди по 16.

— А ты спишь?

— Иногда.

— А я люблю поспать.

— Напрасно. Я верю в абсолют.

— Что это значит?

— Абсолют — это форма существования. Не важно, каким путем ты идешь к истине. Но я что я не признаю — так это спорт. Это очень глупо. Существо — это мозг. Человек предназначен для того, чтобы этот мозг носить. Мы всю жизнь находимся в юности. Мало, кому удается сделать хоть несколько шагов.

— А ты?

— Я держу в руках руль.

— А если тебя посадят?

— Я буду писать программы в воображении.

— ….

— В конце концов, мне дадут тетрадь и ручку.

— Разве это выход?

— Я серьезно. Ничего большего мне и не нужно. А тебе нужны женщины?

— Знаешь, у меня была одна….

— Ты был женат?

— Нет, но мы жили вместе. Нам было хорошо, когда мы просто встречались. А когда мы стали жить, все было из рук вон плохо.

— Понятно.

— Разве?

— У меня тоже была женщина.

— Давно?

— Не важно. Я попробовал — это очень обременяет. Мои мысли принадлежат только мне, и больше никому. Женщины — это придаток к человеку, предназначенные для выноса потомства.

— А секс?

— Для меня секс не важен.

— Ты занимаешься мастурбацией.

— Нет.

— Не верю.

— А ты?

— У меня же есть женщины.

— Но ты же постоянно не живешь с женщиной?

— Это невозможно.

— Вот именно.

Но на самом деле нужно уметь учиться есть знания, получая при этом чувство насыщения. Именно тогда эта еда позволяет тебе плевать на людей и чувства.

Глава 2

Первого вируса я написал лет десять назад для MS-DOS. Был он неказист и скромен, однако для тогдашнего понимания мира этого хватало. Я чувствовал себя гением, способным перепрыгивать через самые невероятные препятствия. Будущее ждало меня. Я знал, что там, недалеко где-то, есть вокзал, и поезда все шипят для меня.

Пар, что идет от них, устремляются в будущее. Составы судьбы.

Все мотивы человека находятся глубоко в подкорке, и с первого взгляда их не понять.

Что важнее — деньги или познание?

Или, может быть, человеку не нужно ни то, ни другое. Он просто хочет застрять в упрямой суходрочке, надолго. На годы.

Навсегда.

У тех, кто добился успеха, все немного проще, и их изучают, дабы показать, как нужно жить, а как — не нужно. Но все это очень и очень относительно.

Хорошо, когда все впереди, и ты, чувствуя это, готов идти куда угодно и радоваться. Позже, отправляясь в Америку, я быстро осознал жизненные истины. Набор их невелик, зато однозначен. Хочешь пользоваться другим набором, учись. Только лучшим доступно ходить на голове по-настоящему. Но мне-то что — главное — не быть абсолютной улиткой и никогда не выходить за грань. В конце концов, не быть эстетом. Обезьяна стала человеком, когда начала обмениваться вещами. Весь человеческий космос — это торговля. Нечто возвышенное — это товар с надписью «возвышенное».

Всему место свое.

Самое страшное, что Петр казался мне правым. Вот только практической выгоды из этого никакой не было. А без этого никуда не уйти было. Кто пойдет за людьми, вооруженными одними словами. Можно ведь вообще быть немым, зато, уверенно шелестя баблом, нанимать себе таких вот умников. Получается тогда, что хватательный рефлекс, который повсюду выдается за ум, и вправду сильнее настоящего ума.