Панкомат - [20]
A. S. Antysoft, возможно, здесь бы не понравилось. Хотя нет, 35 килобит в секунду, на такой скорости «Grand Turismo» не ездят. В остальном — неплохо. Полный культ того, что в остальном мире стоит копейки.
Культ жратвы — это да. Потому что жратва не зарабатывается, сделав одно движение рукой. Культ сотового — это еще лучше. Впрочем, в 80-е культовым был магнитофон «Весна-302».
— Я мечтаю о своем космосе, — говорил Antysoft. - мне просто нужен свой сервер. Мне нужен большой железный шкаф, в котором бы умещалась Туманность Андромеды.
— Зачем тебе Туманность Андромеды.
— Я не хочу быть простым хакером. Спецслужбы ассоциируют нас с недоумками, дорвавшимися до элементарных знаний. Для меня же главное — созидание.
— Поломаем «B.F.C.», — сказал я.
— Поломаем.
Я втихаря воровал особенный «B.F.C» свежий софт, которые сами программисты и писали. Я был в курсе их стиля. Во время работы Диккенсона я просачивался в сеть, это потому что Диккенсон лоховал. Не то, что лоховал, ему просто на все наплевать было. В России мы бы купили теперь свой сервер за нефиг делать. A. S. Antysoft выучил бы русские интерфейсные слова, и медленно привыкал бы к местному пиву и девушкам, к которым код доступа — наличие дорогого сотового телефона.
Мы бы купили по «десятке» с армянским тюнингом. Разучились бы работать, зарабатывая на жизнь платными лекциями для профессионалов тут же, на портале.
Но мечты сбываются только у идиотов.
Петр-то, наверное, когда-нибудь забросит свою революцию и купит тачку, как и я в мечтах (пока что). Будет растить детей и концептуализировать от случая к случаю. Тогда-то и поймется вся крутизна нынешних движений.
Иные вещи расцветают только со временем.
Например, это касается кинофильма «Пьянь», который в самом начале не был понят. Это касается и Жени Сёмина, создателя стоячего лохотрона.
— Жень, ты смотрел фильм «Пьянь»? — спросил как-то я.
— Да пошел ты, — отозвался он и направился в сортир.
Там, сквозь громкий шум струи, он спросил:
— А про что фильм-то?
— Мне кажется, про тебя.
— Это кто про меня фильм снял?
— Какая разница?
— А в натуре, что за люди?
— Это не люди.
— Нелюди?
— Ты там чо делаешь?
— А знаешь, я подумал — надо сесть посрать.
— Ну и сиди там.
— Да тебе-то что. Я и сижу.
У каждого человека есть в жизни шанс на шедевр. Делать шедевры помногу — некрасиво и не стильно. В этом случае нужно быть шедевром самому.
На стоячем лохотроне Женя заработал не так уж много. Если б, хотя бы, соблюдались авторские права. Но это — слишком жирно для нашего постного времени. Из Китая он подался в Индию, но там ему сразу же не понравилось — местные женщины были слишком черны. След его терялся в Канаде, где он работал барменом и выделялся тем, что ежеминутно наливал самому себе.
Может быть, вспомнить про Володю?
Володя знал всех лично. Догадывался ли?
Утверждали, что он — человек-пиявка, а также — поедатель говна, так что понимание ему не доступно. Отчасти это было правдой — Володю усиленно лошили родители. Его мама, начальница детского садика, ходила голой по квартире. Все ее тайные желания реализовывались именно так — с помощью проветривания лона. Иногда в таком виде ее заставали товарищи Володи, а также (заодно) — его лошители.
Звонок в дверь.
— Сейчас, сейчас.
Это слышится голос тети Тани.
И вот, она открывает дверь и стоит голая, и вентилятор колышет хохолок ее черного треугольника.
— Ой.
Понятное дело, размечтавшись, она просто забыла. Это нормально. Не нужно стыдиться того, что ты — голый.
Товарищи же просто развели руками. Они просто не поверили в увиденное.
Был он черен, Володя. Кожей, я имею в виду. То есть не негр, а так. Полурус. Родитель его был родом из Еревана. Но на рынке не торговал, и вообще родного языка не знал, но одевал под трико туфли, что и требовалось доказать. Родительница командовала детским садом. (Впрочем, я уже говорил). Сестры тридцатилетней была кличка Брежнев, и вот что об этом говорит Демьян:
— Ну вот, зашли мы с Вовой чисто в кофеюшник пива попить. Мы вообще, хотели пойти в сивушник, но Вася не пришел. А мне чисто до пацанов было в падлу пойти денег взять. Я говорю — ты, да пошли, денег возьмем, а он, кар-роче, приебался ко мне с одной идеей. Давай, говорит, я познакомлю тебя с моей сестрой. Давай, да давай. Я говорю — слышишь, ебаться позже будем, сейчас я ч-чисто поп-пить хочу. Но, видно, не судьба была пойти в сивушник, и мы пошли в кофеюшник. Взяли пива, сидим. А он, короче, снова говорит. А давай я тебя со своей сестрой познакомлю. Ладно, ништяк, говорю, поебемся. Ну вот, назначаем стрелку. Решили пойти чисто на «М-мир». Думаю, ща на «Мире» возьмем пива, шашлыка, поедим, попьем, я на нее посмотрю, а потом подумаем, куда идти. Если чо, думаю, пойдем в кин-но, чисто на последние ряды сядем, чтоб никто порева не увидел. Можно и на лавочку пойти. Но не все телки любят на лавочке. По окончалове я решил, что поедем чисто в общагу. Возьмем водки. Я туда, если чо, добавлю демидрола. Хотя это и не обязательно.
Кар-роче….
Идем к кинотеатру.
Я чисто ож-жидаю. Думаю — не зря судьба меня с Вов-вой свела.
А тут смотрю — Брежнева ведут. Брови — во! Брежнев.
Бесконечность можно выразить в плоскости, или в виде фигуры во множестве измерений, но, когда вы смотрите в небо, эта система не очевидна — нужно приложить усилия или задействовать внутреннего демона. Но если он молчит, можно воспользоваться чужим. Все открытия сделаны давно, и кажется, все новое может возникнуть лишь в виртуальном мире, переложенным на плечи визуальных эффектов. Каким древние видели мир? А кто-то считает, что жизнь циркулирует, и более того, физика плавно перетекает в метафизику. Можно сказать, что вы начинали свой путь от одноклеточной водоросли, чей миг был короток — в поисках магического сахара, она давно стала частью биологической массы.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.