Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира - [33]
Простофиля. Я не смею сказать, что он где-нибудь лжет.
Такому непонятному ответу Морозов дает очень верный перевод (в отличие от "генерала" с "толпой" и "моего честного друга"), основанный опять-таки на игре английских смыслов. Вот его комментарий по этому поводу:
""...что он где-нибудь лжет". - Незамысловатый каламбур, основанный на созвучии английских глаголов to lie - лежать, обитать (теперь не употребляется в последнем значении) и лгать".
Видите?
Простофиля дважды появляется на сцене - и каждый раз только лишь для того, чтобы сообщить о лживости, нечестности Кассио!
*
Намек N4. Не дочитав диалог Шута и Дездемоны до конца, можно ошибочно предположить, что во второй раз Простофиля вроде бы изменил свое мнение о Кассио: "Я не смею сказать, что он где-нибудь лжет".
Однако эта фраза имеет свое логическое продолжение: "Он военный. А если сказать про военного, что он лжет, он заколет кинжалом".
Таким образом, Простофиля очень старается намекнуть Дездемоне, что Кассио верить нельзя, что он нечестен.
*
Намек N5. Однако Дездемона остается полностью глуха к предупреждениям слуги. Она отмахивается от его слов, и тогда Простофиля предпринимает еще одну, теперь уже последнюю, попытку пробудить в ней недоверие к Кассио. Происходит диалог, который на первый взгляд, ничем не приметен:
Дездемона. Брось вздор болтать. Где он квартирует?
Простофиля. Сказать, где он квартирует, значит солгать.
Дездемона. Это каким образом?
Простофиля. Я не знаю, где он квартирует. А выдумать адрес, сказать, что он живет здесь или живет там, - значило бы нагло соврать.
Однако в последней реплике Простофили содержится та же самая игра смыслов, то же самое созвучие - и достаточно подставить в диалог тот самый второй смысл, как желание Шекспира в очередной раз донести до нас истинную сущность Кассио становится окончательно очевидно:
"Я не знаю, где он квартирует. А выдумать адрес, сказать, что он живет (лжет) здесь или живет (лжет) там, значило бы нагло соврать".
Таким образом, Простофиля нисколько не сомневается, что верить Кассио ни в коем случае нельзя, но уличить его в конкретном факте нечестности он, увы, конечно, не может. Он чувствует лживость Кассио интуитивно, инстинктивно, по малозаметным признакам в поведении, отчетливо видным со стороны. Ведь Простофиля свободен от всяких чувств в отношении Кассио и ничем с ним не связан - это и делает Простофилю свободным в своих ощущениях.
*
Достаточно ли этих пяти - целых пяти! - откровенных намеков на лживость Кассио, чтобы навсегда перестать называть его честным человеком? Особенно учитывая, что Простофиля введен Шекспиром в действие исключительно для того, чтобы его устами озвучить эти намеки, после чего бесследно исчезнуть...
Глава 15. Трое знатных вельмож
Перечитывая пьесу, я обратила внимание вот на какую деталь. Когда Яго жалуется Родриго, что Отелло назначил лейтенантом не его, а Кассио, то говорит следующее:
"Трое знатных вельмож Венеции били ему челом и лично просили, чтобы он сделал меня своим лейтенантом. <...> Но он, влюбленный в свою гордость и раз принятые решения, дает им уклончивый ответ в напыщенной речи, до ужаса напичканной военной терминологией, и в заключение отказывает моим ходатаям. "Дело в том, - говорит он, - что я уже выбрал себе лейтенанта"".
Совершенно ясно, что трое знатных вельмож ходили к Отелло не втроем, а по очереди. Яго ведь не та величина, чтобы ради него собираться в группу, это было бы даже и унизительно для знатных вельмож. Да и самому Яго и в голову не приходило, что на это место назначат кого-то другого, так что собирать из вельмож такую ударную группу ему было и не нужно, и не по силам.
Но вот первый вопрос: зачем вообще Яго понадобилось обращаться за помощью к вельможам? Ведь он знает честность и непредвзятость Отелло, он уверен, что Отелло давно оценил его по заслугам, так что в своем назначении Яго не сомневается.
Так зачем?
Ответ тут только один: время идет, а назначения нет... Что такое? В чем дело? Яго начинает беспокоиться. Может быть, думает он, Отелло попросту не взял во внимание его кандидатуру?
Тогда он просит некоего вельможу похлопотать о нем перед Отелло. Вельможа приходит, просит за Яго, но... Честный и справедливый Отелло внезапно уклоняется от прямого ответа, забалтывая этого вельможу "военной терминологией", да так, что даже Яго удивлен ее внезапным количеством ("до ужаса напичканной военной терминологией"). При этом речь мавра еще и напыщенна, что также отметил Яго, и это тоже весьма странно, потому что речь Отелло, безусловно, полна метафор, но напыщенностью никогда не страдала.
Такое поведение Отелло говорит о том, что он чувствует себя крайне смущенно, неловко, как будто ему приходится что-то скрывать - что-то нехорошее, неправильное, как раз и требующее от него несвойственной мавру напыщенности и уклончивости...
*
Итак, первый вельможа возвращается ни с чем. К беспокойству Яго добавляется удивление. Он просит второго вельможу. Но и тот возвращается с тем же результатом. Ни да ни нет...
В чем дело? Почему Отелло так себя ведет? Если у него уже есть претендент на эту должность, то почему он не сказал об этом прямо и сразу же, как только пришел первый вельможа? Но вот уж и второй вельможа пришел - а Отелло опять мямлит и явно уходит от ответа.
Рецензия – первый и единственный отклик Белинского на творчество Г.-Х. Андерсена. Роман «Импровизатор» (1835) был первым произведением Андерсена, переведенным на русский язык. Перевод был осуществлен по инициативе Я. К. Грота его сестрой Р. К. Грот и первоначально публиковался в журнале «Современник» за 1844 г. Как видно из рецензии, Андерсен-сказочник Белинскому еще не был известен; расцвет этого жанра в творчестве писателя падает на конец 1830 – начало 1840-х гг. Что касается романа «Импровизатор», то он не выходил за рамки традиционно-романтического произведения с довольно бесцветным героем в центре, с характерными натяжками в ведении сюжета.
«Кальян» есть вторая книжка стихотворений г. Полежаева, много уступающая в достоинстве первой. Но и в «Кальяне» еще блестят местами искорки прекрасного таланта г. Полежаева, не говоря уже о том, что он еще не разучился владеть стихом…».
«…Итак, желаем нашему поэту не успеха, потому что в успехе мы не сомневаемся, а терпения, потому что классический род очень тяжелый и скучный. Смотря по роду и духу своих стихотворений, г. Эврипидин будет подписываться под ними разными именами, но с удержанием имени «Эврипидина», потому что, несмотря на всё разнообразие его таланта, главный его элемент есть драматический; а собственное его имя останется до времени тайною для нашей публики…».
Рецензия входит в ряд полемических выступлений Белинского в борьбе вокруг литературного наследия Лермонтова. Основным объектом критики являются здесь отзывы о Лермонтове О. И. Сенковского, который в «Библиотеке для чтения» неоднократно пытался принизить значение творчества Лермонтова и дискредитировать суждения о нем «Отечественных записок». Продолжением этой борьбы в статье «Русская литература в 1844 году» явилось высмеивание нового отзыва Сенковского, рецензии его на ч. IV «Стихотворений М. Лермонтова».
«О «Сельском чтении» нечего больше сказать, как только, что его первая книжка выходит уже четвертым изданием и что до сих пор напечатано семнадцать тысяч. Это теперь классическая книга для чтения простолюдинам. Странно только, что по примеру ее вышло много книг в этом роде, и не было ни одной, которая бы не была положительно дурна и нелепа…».
«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».