ОМЭ - [14]
— Неказист ваш крейсерок, — пошутил Киров.
— Мал золотник, да дорог, — в тон ответил Мельников.
Ланщаков весело прибавил:
— Предлагаем переименовать. Вместо цифры сделать надпись: «Не верь глазам своим!» Вот Галкин у нас ловко рисует...
— А что? В два счета, — охотно согласился третий моряк, молодой, чернобровый, задорного вида.
Киров с удовольствием оглядел всех троих:
— Настроение у вас бодрое, товарищи. Ну, хвастайте своими секретами…
Моряки открыли перед ним тайники: в корме за обшивкой и в каюте между внутренней и наружной стенками.
— Молодцы, астраханцы, — похвалил шкипер. — На совесть сделали.
— Да, работа чистая, — критически осмотрев каждую мелочь, одобрил Киров. — Неприметность в таком деле — верный козырь для полного успеха. — Негромко сказал, присев на выступ трюма: — А теерь потолкуем о деле. Устраивайтесь поближе. Уйдете сегодня вечером...
И опять надо было пускаться в неизвестность, на смертельный риск: на этот раз трем морякам и четырем их спутникам — очередной группе политработников, направленной Реввоенсоветом XI армии в помощь большевистскому подполью Кавказа. Они покинули Астрахань, едва стемнело, на буксире вооруженного парохода речного отряда, который за ночь проволок суденышко вниз по реке, по извилистым, заросшим камышовой крепью протокам дельты к Зеленгинской брандвахте, а на рассвете, подняв двойной парус, пошли через пустынное мелководье в сторону далекого восточного берега, навстречу багровым заревым сполохам, предвещавшим восход солнца.
С брандвахты долго наблюдали за ними. Все дальше и дальше уходила в просторы Каспия, уже окрашенные зарей в огненные цвета, утлая туркменка, похожая на бабочку, летящую в пламя, и, наконец, будто сгорев без следа, исчезла...
Через неделю, в такое же утро, двойной парус туркменки выплыл из голубой бесконечности моря и неба возле устья Куры и медленно заскользил среди островов, разбросанных вдоль побережья, курсом, какой всегда прокладывали шкиперы парусных суденышек, направляясь из Энзели, Астары и Ленкорани в Баку: от острова к острову, но подолгу укрываясь за каждым из них, если на горизонте возникал дымок или силуэт корабля.
У последнего острова, расположенного перед входом в Бакинскую бухту, неподалеку от мыса Шихова, туркменка задержалась до сумерек, а поздно вечером уже стояла в порту, около Шибаевской пристани, рядом с другими однотипными судами артели безработных моряков.
Тогда в действие вступила специальная группа участников ОМЭ, о которой Губанов сообщил в письме Кирову.
Поутру следующего дня флотилия гребных рыбацких лодок, называемых на Каспии кулазами, выйдя из гавани на промысел, рассыпалась по всему пространству Бакинской бухты. Часто кочуя с места на место, рыбаки забрасывали сети повсюду: и у Шаховой косы по одну сторону бухты, и у мыса Шихова по другую. Два кулаза подобрались даже к пустынному островку Булла, в двадцати километрах от порта, одиноко черневшему за мысом, и весь день промышляли у него.
Им повезло. К вечеру оба кулаза едва двигались, отягощенные уловом, и, когда начало темнеть, все еще были возле деревни у мыса.
К ней они и пристали, едва совсем стемнело, после чего рыбаки, по двое в каждом кулазе, принялись за разгрузку.
Улов был большой, но диковинный: в каждом кулазе вместо рыбы оказались тяжелые свертки.
Рыбаки перенесли их в дом на краю деревни, вытащили кулазы на берег и, прихватив весла с уключинами, скрылись внутри дома.
Вскоре из него вышли четыре женщины в обычном для того времени будничном наряде женщин-тюрчанок — черных чадрах-балахонах, под которыми нельзя было ни разглядеть лица, ни увидеть подлинных очертаний фигуры.
— До завтра, Саид, — густым шепотом произнесла одна из женщин, обращаясь к хозяину, который провожал их до калитки. — Придем пораньше...
Молча и осторожно женщины выбрались из деревни на дорогу, проложенную мимо нефтяного промысла Биби-Эйбат и Баилова мыса к Баку, дружно зашагали по ней широким мужским шагом в сторону города и к полночи были на месте — в конспиративной квартире Кавказского комитета большевиков.
Переступив порог ее, все четверо первым делом опустили на пол тяжелые свертки, укрытые под чадами, затем высвободились из неуклюжих одеяний и приняли свой обычный вид — усатых матросов из артели безработных моряков, участников Особой Морской Экспедиции. — Нашли все, Федя, — доложил Губанову, когда пришедшие отдышались, силач Трусов, возглавлявший группу. — Чимбилеев с Палагиным первыми пригребли к острову и нашли. Двадцать два пакета. Четыре уже здесь. Принимай...
В свертках, принесенных моряками, были части разобранных пулеметов, накануне выгруженные командой туркменской лодки № 5 на остров Булла.
— Нашли все, Федя...
Навстречу буре
Вот так, дерзко и неустрашимо, в море и на земле, рискуя на каждом шагу, но счастливо ускользая от врагов четыре месяца с лишним, с конца мая до начала октября, действовали семьдесят три большевика, рекомендованные в Особую Морскую Экспедицию председателем Каспийского союза судовых команд Губановым и утвержденные Кавказским комитетом РКП(б): матросы, кочегары, машинисты, механики и штурманы, зачисленные на правах пайщиков-служащих в артель безработных моряков
