Солнечным ноябрьским утром, столь редким в осеннюю пору в прибалтийских местах, накануне праздника, посвященного годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, у причала в устье Болышой Невки, возле которого был ошвартован[1] краснознаменный крейсер «Аврора», остановился невысокий пожилой человек. Ничто не выделяло его из множества людей, ежедневно посещающих причал.
Подобно всем им, он с любопытством рассматривал огромный корабль.
Грузный корпус «Авроры» высился над гранитной набережной неподалеку от здания ленинградского Нахимовского училища. Корабль жил. Из его труб вились легкие дымки, поднимаясь в безоблачное небо, к солнцу.
На палубе и мостиках деловито сновали необычные моряки: подростки, одетые в черную флотскую форму, — юные воспитанники Нахимовского училища, которому отныне принадлежал крейсер «Аврора».
Осмотрев крейсер с причала, незнакомец шагнул на трап[2] и предъявил вахтенному[3] свой документ.
— Привет смене! — сказал он улыбаясь.
Вахтенный прочел документ и, козырнув, показал посетителю на дверь кормового тамбура[4].
Гость усмехнулся:
— Дорогу-то я не забыл! Корабль мне знаком... Командир у себя?
И, узнав, что тот поджидает его, неторопливо направился в кормовой тамбур.
Там гостя встретил седой командир корабля.
Пришедший назвал себя.
— Давно хотим повидать вас, — проговорил командир, пожав руку гостю. — Значит, получили наше письмо, товарищ Белышев?
Он пригласил его внутрь корабля.
Весь день гость провел на борту крейсера-школы, осмотрел закоулки машинного отделения и весьма удивил нахимовцев превосходным знанием их корабля. Наблюдая за незнакомым человеком в штатском, они высказали друг другу догадку, что гость, должно быть, когда-то служил на «Авроре». Догадка подтвердилась. Вечером, когда воспитанники собрались в просторном помещении корабельного клуба, командир представил им гостя:
— Товарищи нахимовцы! Среди нас присутствует почетный авроровец Александр Викторович Белышев. Он расскажет о величайших исторических событиях, происшедших на крейсере «Аврора» в тысяча девятьсот семнадцатом году. Сейчас вы узнаете от участника этих событий, почему день, когда народ взял власть в свои руки, является корабельным праздником нашего крейсера. Это высокая честь, которой удостоены только два корабля: краснознаменная «Аврора» и линкор «Октябрьская революция»... Предоставляю слово товарищу Белышеву.
Это время гудит
телеграфной струной,
это
сердце
с правдой вдвоем.
Это было
с бойцами,
или страной, или
в сердце
было
в моем.
В. Маяковский
Мрачен февраль 1917 года в Петрограде. Короткий ненастный день меркнет, не успев разгореться. Сырая мгла, сгущаясь, всю ночь обволакивает верхние этажи городских зданий, ползет под горбатыми мостами замерзших каналов, по широким просекам вымерших проспектов, стелется на скользком граните набережных Невы, Мойки, Фонтанки. Утро вроде вечерних сумерек. Уныло блестят мокрые стекла домов. Ни единого огонька в окнах и уличных фонарях. Изредка промчится, громыхая, пустой трамвай, задребезжат в трубах водостоков подточенные сыростью куски льда, упадет с карниза на тротуар сосулька, рассыплется на тысячу брызг-иголок, захрустят они под ногами прохожего, — и опять тишина, такая непривычная в рабочих кварталах у Московской и Нарвской застав, на Выборгской стороне и на окраинах Коломенского района, возле торгового порта.
Питер бастует.
У проходной будки Франко-Русского судостроительного и судоремонтного завода жмутся к створкам ворот озябшие люди: делегаты бастующих рабочих Коломенского района. Они посланы к морякам крейсера «Аврора», ошвартованного у причала заводской гавани.
Двое из них — степенные, седоусые — вполголоса препираются с давнишним знакомым — сторожем Игнатычем. Сторож уговаривает делегатов разойтись, пока не поздно, по домам. Иначе попадутся на глаза караульному офицеру. Тот упрашивать не станет: арестует, вот и кончен разговор. Все равно никак не попасть на корабль. Дорога к нему — через заводской двор, а завод с вечера охраняется сводным батальоном пехоты Семеновского и Кексгольмского полков. Батальон подчинен командиру крейсера, капитану первого ранга Никольскому.
Третий делегат — в солдатской шинели без хлястика — прильнул к щели между створками. В щель видны бугры лежалого снега на захламленном дворе, грязные корпуса цехов, скованная льдом квадратная гавань, над ней — серая глыба, увенчанная тремя огромными, выше заводских крыш, трубами: крейсер «Аврора». Возле сходней, спущенных с кормы корабля на причальную стенку, неподвижно стоит вахтенный. Поминутно заслоняя его, мимо щели шагает солдат с винтовкой на плече.
— Ходят, топчутся... — ворчит человек в шинели. — А флотских не видать. Эх, кабы подсобили они!..
— «Эх, кабы»!..— слыша его ворчанье, передразнивает сторож. — Флотских нынче с корабля ни-ни. И в цех не пускают. Командир запретил.
— Не надеется, значит, на матросов, — догадывается один из седоусых делегатов.
— Потому семеновцев и затребовали, — добавляет второй. — Верные слуги царевы. В пятом году Москву кровью залили, а теперь до нас добираются.