Один день в Древних Афинах. 24 часа из жизни людей, живших там - [38]

У Афои, однако, есть на этот счет большие сомнения. Дело было четырнадцать лет назад; у нее прекрасная память, но даже в спокойном состоянии она не может вспомнить подробности происходившего так давно, а если дойдет до пыток, боль и ужас в самом деле сведут ее с ума.

Все, что нужно Антифонту — чтобы показания Филелы и Афои отличались хоть чем-нибудь, чем угодно; любую мелочь он использует в качестве доказательства того, что рабыни лгут. За этим последуют еще более жестокие пытки, и в конце концов женщины готовы будут сказать что угодно, лишь бы боль прекратилась.

Афоя закрывает глаза. Она теряет дар речи, стоит только хозяевам взяться за плеть, и не в силах представить, как поведет себя при виде раскаленного железа. Ей трудно молчать, но она боится, что ее выгонят из комнаты.

Сама мать семейства в суд не ходила. Будучи женщиной, она не может самостоятельно представлять свои интересы: по закону защищать ее от обвинения в убийстве должны сыновья. Теперь Феокрит рассказывает ей о случившемся.

— Антифонт утверждает, что ты во всем созналась. Когда отец лежал на смертном одре, ты якобы подошла к нему и сказала, что сама изготовила яд. И даже уточнила, что воспользовалась отчаянием рабыни, вручив ей отраву под видом любовного зелья. Короче говоря, ты якобы призналась в убийстве, а несчастная обманутая девушка была всего лишь твоим орудием. Ах да, и, пока ты злорадствовала, Афоя стояла рядом.

Афоя вспоминает то время. Они действительно обе стояли у постели умирающего, ухаживали за ним и делали все, что велел врач. А Антифонт — он тогда был еще мальчиком — приходил лишь раз, может, два раза, думая, что его отец просто болен. Зато потом, решив, что может лишиться наследства, не отходил от отца ни на шаг.

Если верить Антифонту, тогда-то отец и поведал ему о страшном признании мачехи. В суде Антифонт заявил, что умирающий отец приказал ему отомстить убийце, и теперь, повзрослев, он исполняет священный долг, невзирая на то, как больно ему идти против своей семьи.

Феокрит заканчивает свой рассказ, и в воздухе повисает тишина. Афоя задумывается, почему отцу, который был в состоянии потребовать от сына такую страшную клятву, не пришло в голову попросить того же сына позвать чиновника, чтобы тот помог ему изменить завещание и лишить жену-убийцу наследства. Заодно он мог бы сам ее и обвинить. Но по какой-то причине он ничего такого не сделал.

Гетера предстает перед судом [60]

— Увы, — говорит Феокрит, уже подумавший о том же, — Антифонт может заявить, что мать запрещала ему выходить из дома. Он ведь тогда был еще ребенком. — А врач? — спрашивает Афоя. Разве могла мать удерживать в доме врача? И могла ли она помешать Антифонту поговорить с ним, а ему — побеседовать с больным? Можно было догадаться, что сторона защиты задаст все эти вопросы. Разумеется, именно поэтому Антифонт и выдумал «признание» матери, свидетельницей которого якобы стала Афоя. Он в отчаянии. Если он не сможет выбить признание из рабынь, дело развалится, а если мать не признают виновной, наследства он не получит.

— В любом случае дойдет до суда, — цинично говорит Феокрит. — Своих жен афинские домовладельцы боятся сильней, чем спартанцев. Кажется, что мужья мрут как мухи, столько ходит слухов о женах-отравительницах. Общество настроено так, что архонты непременно потребуют открытого судебного разбирательства.

— И я буду Нессом, а Филоней — Гераклом, — криво усмехается мать.

Согласно известному мифу, Геракла убила его собственная жена, которая, думая, что дает ему любовное зелье, отравила его ядом, обманутая коварным кентавром по имени Несс.

Феокрит качает головой.

— Нет, на это он не пойдет. Параллель слишком очевидная — присяжные могут догадаться, что эта история его и вдохновила. Судя по тексту его заявления, ты будешь Клитемнестрой.

— Клитемнестрой? — замечает мать. — Ну, это я переживу.

Она принимает театральную позу.

Афоя не сильна в мифологии, но она догадывается, о чем речь. Клитемнестра была единоутробной сестрой Елены Троянской, но это не первое, о чем люди вспоминают, услышав ее имя. Пока ее муж участвовал в Троянской войне, она закрутила роман с его двоюродным братом. Большинству афинских мужчин эта проблема близка. Им нередко приходится отправляться на войну, оставляя своих жен дома одних (по крайней мере, им хотелось бы в это верить). Когда муж Клитемнестры наконец вернулся с войны, покрытый пылью от долгой езды на колеснице, любящая супруга приготовила ему ванну и зарубила его, пока он мылся.

Конечно, и помимо запретной любви у Клитемнестры имелись причины желать мужу смерти. Прежде чем стать ее мужем, он убил ее первого супруга, затем изнасиловал и похитил ее саму, а позднее принес их общую дочь в жертву, чтобы отправиться в Трою с попутным ветром [61]. Но об этом афинские мужья вспоминают редко; в основном Клитемнестра приходит им на ум, когда жены предлагают приготовить им ванну.

Афоя знает, что, если Антифонту удастся убедить присяжных в сходстве его мачехи с Клитемнестрой, ему будет значительно легче добиться обвинительного вердикта. Если присяжные признают мать семейства виновной, все наследство отца достанется Антифонту. Своей доли лишатся и сыновья от второго брака — дети осужденной отравительницы. Даже дом у них отберут.