Один день в Древнем Риме. 24 часа из жизни людей, живших там - [29]

Плиний Младший. Письма, 1.14 (Юнию Маврику)

Hic animum sensusque meos abducta relinquo, arbitrio quamvis non sinis esse meo! («Хоть увезешь меня, здесь я душу и чувства оставлю, если уж ты не даешь жить, как желала бы я!»[39]) Как только Миирия прочла этот горький протест девушки, которую забрали из Рима в день ее рождения и увезли далеко от возлюбленного, она сразу же отождествила себя с героиней, которая, как и она, ограничена в том, куда она может или не может пойти и кого она может или не может видеть. Ее щеки вспыхивают жарким румянцем, когда она вспоминает последнее письмо к Церинту – точную копию письма Сульпиции. Не так уж это нечестно на самом деле. Просто Сульпиция сумела выразить то, что хотелось сказать ей, лучше, чем получилось бы у нее самой (Сульпиция, Элегия 6):

Хоть бы не быть мне, мой свет!

Столь страстно тебя вожделенной,

Как за несколько дней я, мне казалось, была,

Ежели я не скажу, что не делала в юности целой

Глупости, в коей бы я каялась более той,

Что я вчера одного тебя оставила ночью,

Из желания скрыть только мой собственный жар.

Следующее письмо, которое Миирия планировала отправить, как только дела отца вынудят его уехать из Рима, а смущенную служанку она сможет убедить смотреть на все сквозь пальцы, было списано с первого стихотворения Сульпиции:

Все обещанье Венера исполнила; пусть мою радость

Тот передаст, кто своей, как говорят, не имел.

Я ничего посылать не хочу в запечатанных письмах,

Я б не хотела, чтоб кто раньше его их прочел.

Мне же приятен мой грех, противно носить мне личину

Из-за молвы…

Слезы катятся по лицу Миирии, пока она повторяет про себя строчку стихотворения, которую запомнила крепко: cum digno, digna fuisse ferar – «знай она: стою достойного я». Она все спланировала. Когда их любовь увенчалась бы близостью, они стали бы парой, пусть и неофициально. Ее отец наверняка вспылил бы, когда она сообщила бы ему эту новость, но Миирия всегда умела заставить его плясать под свою дудку. Он бы смирился, увидев, что их любовь реальна и какое счастье дарит она его дочери!

Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!

Пусть ворчат старики – что нам их ропот?

За него не дадим монетки медной!

Пусть восходят и вновь заходят звезды, —

Помни: только лишь день погаснет краткий,

Бесконечную ночь нам спать придется.

Катулл, Стихотворения, 5

Потом их отношения перестали бы быть секретом: Церинт снова стал бы Марком Альбином и после свадьбы оставил бы работу у претора. Он стал бы работать у ее отца как его зять и потенциальный преемник. И все это, всю их будущую жизнь Церинт променял на какую-то рыженькую потаскушку!

Миирия достает свой libellus (дневник). Теперь вместо теплого, полного тоски письма, которое передало бы ее любовь, будет холодное, отстраненное послание, которое расставит все точки над i. Сам libellus состоит из двух тонких деревянных дощечек, соединенных бечевкой. Внутренняя сторона каждой доски покрыта слоем воска. Мирия использует остроконечный стилус, чтобы процарапывать буквы по воску. Оттого, что она писала свои любовные послания на воске, а воск по-латински – cerinthus, Альбин и получил свое кодовое имя. (Очередная идея, позаимствованная у Сульпиции.)

Альбин на самом деле – полуграмотный деревенщина, который никогда не стал бы читать стихи для удовольствия (насколько же очевидными кажутся теперь его недостатки!), поэтому нет никакого вреда в том, чтобы скопировать письмо целиком прямо из стихов Сульпиции. Ее прощание с возлюбленным было утонченным и достойным, но все же довольно едким – точно таким, как хотелось бы Миирии. Она начинает писать, так глубоко вонзая стилус в воск, что царапает древесину. Так не пойдет. Видно, что ее эмоции выходят из-под контроля. Нагрев плоское закругленное лезвие над свечой, она разглаживает воск и снова начинает писать:

Мне приятно, что ты со мною себе позволяешь

Вольность такую, чтоб мне с верой слепой не упасть.

Пусть помышляешь ты больше о тоге и пряхе убогой,

Чем о Миирии, что Миирия Марского дочь.

Те озабочены мной, которым больна она очень,

Чтоб я из знати такой к темному ложу не шла.

Миирия перечитывает написанное. Это, конечно же, четвертое стихотворение Сульпиции, за исключением одной строчки. Фразу «о Сульпиции, что знатного Сервия дочь» она заменила на слова «о Миирии, что Миирия Марского дочь». Жаль, потому что оригинальные слова Sulpicia Servi Filia наполнены весом монументальных надписей, величием древней знати. Дочь торговца перцем просто не может сказать о себе ничего подобного. А вот предыдущие строки пришлись очень кстати и намекают, что новая возлюбленная Церинта – не просто неблагородная, а проститутка (из женщин только они в Риме носят тоги).

Миирия испытывает особое мрачное удовлетворение, связывая две дощечки концами бечевы. Она представляет себе, с каким удовольствием Альбин обнаружит письмо, думая, что это очередное милое стихотворение от его обманутой дурочки. Но какой ужас, какое отчаяние охватят его, когда он поймет, что потерял ее окончательно и бесповоротно!

А потом Миирия вспоминает, что не только Альбин потерял ее, но и она тоже потеряла его. Она бросается на подушку и вновь принимается плакать.