Обязательные ритуалы Марен Грипе - [9]

— Дотронулся, говоришь? — сказала Сюннива. — Я поняла так, что он не стоял возле нее.

— Конечно, дотронулся, — сказал Якоб.

— Да, дотронулся, — подтвердил Толлерюд.

— Как ты думаешь, что случилось?

— Случилось?

— Да, с Марен.

— А что с ней может случиться? Не моего ума дело! Но если бы я получил то, что хотел, я бы, не задумываясь, запер на ключ шкаф со спиртным. Мне все это не впервой. Когда начинается такое, я уже знал, что все пойдет-покатится. Не сомневался нисколько.

— И просто ждал?

— А знаешь, что тогда было бы здесь? Не догадываешься?

Скандал в ресторанчике и на острове еще только назревал, когда Тюбрин Бекк решил покинуть помещение.

Никто из посетителей не заметил, когда он вышел, но Толлерюд смахнул монеты с прилавка вниз под стойку и положил три гульдена в шкаф, где лежали иностранные деньги. «Он заплатил мне гульденами. Почти гульден дал на чаевые».

Марен попросила еще женевер и кружку пива, но отказалась от сигары, предложенной посетителем, оказавшемся у стойки бара. «У меня голова кружится от курева, кроме того, я не люблю курильщиков», — сказала она.

«Может, стоит повторить те проклятия, которые она посылала ему вслед почти тридцать минут, когда он ушел из ресторанчика и направился к себе на корабль, но я знаю, что она в общем-то никогда не ругалась, так что, может, это не так уж и важно?» — спросил Толлерюд.

Пастор зажег трубку, медленно отошел в тень дуба, смотрел то на трубку, то на Толлерюда, покуда выбивал табак, снова набил трубку, раскурил и только тогда сказал: «Теперь ты можешь идти домой, Толлерюд».

Когда пастор приезжал на остров, он всегда поднимался на плато, левее сторожевой башни. Это было самое высокое место на острове, оттуда он видел море и все островки, включая самый дальний, где он родился.

Он протер очки, долго смотрел туда, в устье фьорда, пососал трубку и украдкой бросил взгляд на облака. Он надеялся, что, возможно, пойдет дождь, потому что любил погоду, когда дождевые тучи приходили с запада. Тогда дождь лил день напролет, и он открывал окно в своей коморке, стоял тихо, забыв запалить трубку. Когда он находился в городе, где летом было очень тепло, он тосковал по островам, по свежему воздуху. «Летом дышать легче здесь, на островах, — пояснил он Сюнниве Грипе. — Так, значит, она была пьяная? И долго?»

Далеко, у Ласских островов было видно, как тучи двигались к суше, но внезапно задерживались у островков, а потом круто поднимались ввысь и навсегда исчезали. Тучи были похожи на грубую немытую шерсть, но дождя, по всем признакам, не будет, и пастор высморкался, покосился еще раз на чистое небо на севере и часто задымил трубкой. Он давно думал о том, что пора сменить табак, но когда приходил в лавку, забывал о своем решении и покупал опять тот же самый сорт. «Ну, больше двух дней? Я имею в виду опьянение?» — пояснил он.

Потом подождал немного. «Понимаешь, я вынужден задавать эти вопросы».

Предчувствие подсказывало ему, что не стоит тревожить расспросами Сюнниву Грипе, но он сам был подавлен и расстроен, особенно теперь, когда смотрел на дальние острова и думал о звуках, которые услышишь только там, и о диковинных запахах. На его родном острове все еще жили люди, и когда он тщательно протирал очки, он мог разглядеть отчий дом, где он родился, и он стоял, как вкопанный, поникший, опустив руку с трубкой, и Сюннива молчала, отметив только, что дымок из трубки цеплялся за волоски на руке пастора.

При входе во фьорд, немного к востоку от Стигер-хольмена, двое мужчин сидели в лодке и ловили рыбу. Место, очевидно, было рыбное, и они долго не спускали глаз с рыбаков, потом пастор указал трубкой на лодку, а Сюннива, не сдвинувшись с места, посмотрела на него.

— Марен, как и другие, — сказала она. — Она увидела Тюбрина Бекка и решилась. Я знаю это чувство и знаю, что происходит. Когда мы сами на что-то решаемся, преград не существует, будь что будет. Мы действуем. Ты понимаешь, о чем я? Я думаю, ты уже видел такое. Все мужчины, пережившие такое, знают. И никто не забывает. Она просто решилась. Она решилась, а дальше уж все равно, будь что будет. Да ты сам знаешь. Ты же из тех, кто пережил. Вот только причину не могу отыскать. Но это так. И Марен, как и другие, — повторила она. — Все просто, если ты понимаешь, ведь так?

— Нельзя ли отложить наш разговор? — предложил пастор. — Я попытаюсь разобраться, но только не сейчас. Не сегодня. Лучше скажи мне, как это произошло? Она споткнулась? Где именно она споткнулась?

— Перед ресторанчиком. Он открыл дверь. Поначалу ничего не произошло, кроме того, что он открыл дверь.

— Тюбрин Бекк?

— Кто же еще?

— Он был под хмельком? — спросил пастор. — Все было бы проще и понятнее, если бы он был пьяным.

— Ты можешь себе представить Тюбрин Бекка пьяным?

— Разумеется, могу.

— Нет, он не был пьяным, — сказала Сюннива Грипе. — Во всяком случае, в таком заведении, как наш ресторанчик, он не мог напиться. Возможно, у себя дома, один, где его никто не побеспокоит. Не сомневаюсь, что он выпьет бутылку женевера, не моргнув глазом, когда бродит по дому, ночью, в тишине, а все спят. Разве тебе это незнакомо?