В последние годы после долгого, почти четвертьвекового перерыва советский читатель вновь получил возможность широкого знакомства с современной литературой Китая. Возобновленный между нашими странами литературный диалог уже приносит свои первые плоды.
Открывая книгу китайского автора в поисках экзотики, в надежде обнаружить любопытные детали жизни «поднебесной империи», мы перелистываем страницы, удивленные созвучием проблем, совпадением болевых точек в истории наших народов. Там, где мы привыкли искать различия, обнаруживается поразительное сходство, мы начинаем понимать, что наши народы сближает и объединяет не только самая протяженная в мире граница, но и горькая общность судеб.
Отчасти китайская и советская литературы движутся сегодня в одном направлении — осмысляя недавнее трагическое прошлое, составляя мартиролог жертв сталинских и маоистских репрессий. Но в отличие от «лагерной литературы» в нашей стране, которая на протяжении многих лет была изолирована от читателя, китайская «литература шрамов» (такое название получил в Китае поток произведений о «культурной революции») создается по горячим следам страшных событий и выходит в свет, когда все их свидетели и участники еще живы.
Возникшее в конце 70-х годов, это литературное направление продолжает развиваться. С течением времени, все больше отдаляющего китайский народ от мрачных лет его истории, вместо «литературы шрамов» стало чаще употребляться другое название: «литература дум о прошедшем».
Перемена названия не случайна, она свидетельствует о готовности общества более трезво и спокойно осмыслить свое прошлое и, внимательнее вглядевшись в него, за глобальными историческими процессами увидеть конкретного человека. Китайские писатели сегодня хотят говорить о личности, а не о классе, о частной судьбе отдельного человека, а не о слаженной работе винтиков и шестеренок огромной государственной машины. Китайская литература отдает долги самым обыкновенным людям, в «маленьких трагедиях» которых оказалось повинно общество и без личного счастья которых все остальное теряет смысл.
Плодом именно таких «дум о прошедшем» и стала повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины». Чжан Сяньлян одним из первых в стране осмелился заговорить о сугубо личной, интимной стороне жизни героя, одним из первых вышел за пределы «колючей проволоки» и сосредоточился на описании душевного состояния человека, для которого ад лагерей — уже в прошлом.
«Женщина — половинка мужчины» (1985) сразу же после выхода в свет в журнале «Шоухо» стала в Китае бестселлером. Ее публикация вызвала довольно бурную полемику. Сторонники повести в стране и за рубежом говорили о новаторстве автора, о его умении изнутри, «очами души» своего героя увидеть окружающий мир и передать читателю это живое, глубоко личное восприятие.
Противники обвиняли Чжан Сяньляна в том, что в «Женщине — половинке мужчины» он уделил чрезмерное внимание сексу, и популярность повести относили исключительно на этот счет. Действительно, откровенный разговор об интимных сторонах жизни выпадал из китайской литературной традиции, не говоря уже о страдавшей хроническим пуританизмом литературе последних десятилетий.
Действие повести разворачивается в исправительно-трудовом лагере в самом начале «культурной революции», затем, через десять лет, — в маленьком горном госхозе, где вынужден жить и работать герой.
Чжан Юнлинь (который вряд ли случайно оказался однофамильцем автора и поэтом) попал в лагерь еще в конце 50-х годов совсем молодым. Неискушенному юноше, переполненному эмоциями, трудно приходится в условиях искусственно созданной несвободы, в нивелирующих личность рамках лагерной жизни. Герой не приемлет окружающую его грязь и пошлость. Но неопытная душа молодого человека вынуждена питаться лишь собственными фантазиями. Особенно ярко это проявляется в его постоянных грезах о Женщине. Бесплотность фантазий Чжан Юнлиня оборачивается в будущем его собственной «бесплотностью» — неспособностью к физической любви.
Благодаря нравственному чутью, стойкости, трудолюбию герой избежал множества ловушек, которые расставляло ему время. Он не впал в отчаяние, не стал предателем, не опустился, не сошел с ума. И только одного ему не дано было избежать — отрыва от реальной жизни, незнания ее, чувства беспомощности перед ней. Главный жизненный опыт Чжана — опыт общения с заключенными и лагерным начальством. Но за пределами этого узкого, замкнутого мирка началась другая жизнь, незнакомая, пугающая и влекущая, олицетворением которой в сознании героя стала Женщина. Женщина — идеал, Женщина — опасность, Женщина — символ свободы.
Символика повести восходит к древним китайским мифам о двух космических силах — инь и ян. Ян — это небо, светлое, животворное мужское начало. Инь — мать-земля, темное женское начало. Возникнув из первобытного хаоса, инь и ян породили мир и человека, и все на земле существует благодаря согласию и взаимодействию этих начал: небо-отец согревает и оплодотворяет дождями землю, мать-земля порождает и вскармливает все живое.
