Женщина - половинка мужчины - [2]

Графический символ инь и ян стал широко известен за пределами Китая (он изображен и на обложке нашей книги). Две капли — черная и белая — в своем стремлении к слиянию составляют гармоничное целое — круг. И в то же время они словно отталкивают друг друга, рождая ощущение вечного движения, круговорота. Белая точка на черном и черная — на белом говорят о взаимопроникновении противоборствующих начал.

В своей повести Чжан Сяньляну удается по-новому прочесть древний символ. Человек может осуществиться, достичь гармонии, приобщиться к вечности, только вобрав в себя другого. Человека нельзя приравнять к мужскому или женскому началу, он — целое, в котором дышат две жизни, спорят и перекликаются два характера, две судьбы.

Женщина — половинка мужчины, «половинка» мыслей, чувств, стремлений героя, без нее он не смог до конца почувствовать себя сильным, готовым к свободе.

Но прийти к этой истине Чжан Юнлиню дано только ценой невосполнимых потерь. Его жизнь и жизнь Хуан Сянцзю пришлась на времена, когда, по словам старого поверья, «небесный пес проглатывает солнце, наступает тьма, хаос царит на земле, и нельзя отличить людей от призраков». Повесть свидетельствует, что не «небесный пес», а сам человек способен ввергнуть мир в состояние того первобытного хаоса, в котором растворяются, теряют свою творческую силу космические начала, небо перестает согревать и оплодотворять землю, земля не может родить и кормить. Все это с трагической ясностью отражено в судьбах героев. Хуан Сянцзю и Чжан Юнлинь обречены на отчуждение, взаимную глухоту, страдания, каждый из них ощущает себя счастливым, только причинив боль другому.

За судьбой Чжан Юнлиня и Хуан Сянцзю встает судьба китайского «потерянного поколения», людей, у которых даже в самых сокровенных тайниках души, даже в неосознанных, инстинктивных порывах не осталось ничего, на чем не лежала бы печать узника тоталитарного государства. Однако, и в этом, быть может, основная мысль повести, страх и насилие не могут полностью погубить извечные человеческие стремления — к любви, творчеству. Эти стремления живы всегда, только под долгим гнетом могут принимать искаженные, уродливые формы. Об этом рассказывает повесть «Женщина — половинка мужчины». Рассказывает от первого лица и уже потому заслуживает самого пристального внимания.

Д. Сапрыка

Много раз я брался за эту историю, но всегда что-то мешало мне: я останавливался и в конце концов откладывал ручку. Нет, это был не стыд. Скорее мучительная, не зависящая от меня необходимость что-то скрывать. В каждом из нас часто, если не всегда, живет наша собственная противоположность… Солнце падает через окно на стену, окрашивает ее золотом. С висящего на стене традиционного пейзажа поднимается бабочка, беззвучно кружит по комнате. Солнце пройдет свою дорогу до конца, потом снова взойдет, как бы возродится по незыблемому древнему закону. А ночная бабочка не доживет до утра, умрет и превратится в горстку пыли. Миллионы живых существ умирают в конце своей жизни. И не важно, осознают ли они это или нет. Но все, что живет, ищет, мечется, добивается — пусть это кажется смешным — продления жизни, а то и бессмертия. На деле же всякое живое существо всегда связано с вечностью. Только связь эта в нашем мире длится какую-то секунду. И в этой секунде — вечность. Правда, сам я ничего не ищу и ничего не добиваюсь: наверное, потому, что такое мгновение в моей жизни уже было.

Вечность? Мимолетное ощущение, биение жизни.

Почти забытое, едва уловимое чувство, для которого нет названия, которое невозможно объяснить. Как легко тонет оно в потоке времени. Чудом застыв, собравшись в маленькое замерзшее ядрышко, оседает и прячется глубоко на дне души. Человек не может отыскать потом это ядрышко, как не может познать самого себя. То, что непознаваемо, несет в себе вечный смысл, и потому вечность вдруг может открыться нам в одном мгновении. Прекрасно понимаю, что, рассуждая здесь о чем-то сугубо личном, иду против всего опыта человечества.

Садится солнце, и, значит, скоро придут темнота и ночь. А с ними — сны. И, может быть, в этих снах растает замерзшее ядрышко, оживет почти забытое мгновение…

…У обочины шуршат камыши. За ними играет на солнце вода в канаве. Можно представить, что это ручей, берущий начало высоко в горах. В зеленоватых водорослях шныряют мелкие, в пол-ладони караси. Видны черные полоски спин, иногда какой-нибудь сверкнет серебристым брюшком. Все пронизано солнцем. Поля до горизонта. Тихо. В теплой дорожной пыли глубоко отпечатался след проехавшей машины: словно здесь проложили специальные рельсы для грузовиков. Я иду по самой середине дороги. Усталости нет, ноги кажутся легкими, почти невесомыми. И пыль, наверное, ничего не весит: плавно поднимается вверх — то ли от моих шагов, то ли от ветра — и висит тонким туманом. Иду по «рельсам». Вдруг понимаю, что у меня удивительное, замечательное зрение — сквозь желтую дымку вижу то, что давно успел забыть и что живет только где-то в подсознании. В кювете сидит кошка. Выгнула спину, повернула голову и настороженно смотрит. Глаза светятся, как будто хотят о чем-то предупредить.