Обезьяны и солидарность - [36]

— Какой-то рассказ! Написала!

— Ах. Ну. Наверное.

— Я когда-то читал.

— А-а.

— Мне показалось, что он автобиографичный.

Я усмехнулась и пожала плечами.

— Ну да… Был, конечно. Большей частью.

— Мне так и показалось.

— О чем же еще, — я глотнула зеленого чаю.

— Что ты сказала?

— Я сказала, о чем же еще писать. Тогда возникает, по крайней мере, подобие жизни. Возможно.

— Что? Сорри.

— Жизни! Возможно.

— По-моему, автобиографичный текст не настоящая литература.

— Почему?

— Ну, это не художественная литература.

— Не твоя литература?

— Не художественная.

— Ох. Да, художество. Красота. Значит, то, что не фикция, не является художественной литературой?

— Что? А? Ах, вот оно что. Нет, не является.

— Но это же не влияет на качество текста.

— Не знаю. Просто…

— Что?

— Это уже начинает немного надоедать, когда кто-то опять обращается к своему первому лицу.

— Вот оно что.

— Какая-то компания ведет дневник: утром я встал и заглянул в холодильник. Дерьмово было. Сходил в магазин.

— Мм.

— Ценность таких записей чисто антропологическая. Этнографическая.

— А что если поход в магазин сопровождался аллюзиями? Эстетическая загадка?

— Что?

— Ах, ладно.

— Я просто не понимаю?

Я помотала головой:

— Здесь совершенно невозможно разговаривать.

Олле кивнул. Олле был молодой критик искусства, который между делом принялся критиковать и литературу и вообще шире осознавать культуру. С парой друзей он около семи завалился в «Куку», и ему очень хотелось поговорить о границах жизни, искусства и литературы, но диджей так громко запускал хиты 70-х, что всякие культурные разговоры при таком сопровождении были совершенно невозможны. Я смотрела на Олле. И думала: склонен ли он к авантюрам?

I am what I am

I don’t want praise I don’t want pity

I bang my own drum

Some think it’s noise I think it’s pretty

Во время этой песни Глории Гейнор я решила, что приглашу Олле танцевать. Молодой человек отказался: он якобы уже слишком много выпил пива, чтобы адекватно стоять на ногах. Я взглянула на его друзей, они тоже выглядели весьма спекшимися от культурного возлияния. Я отдавала себе отчет, что в такой компании для меня птенчика на сегодняшнюю ночь не найдется. Это были мужчины того, совсем не редкого типа, которые предпочитают в безопасности пить друг с другом, чем рисковать случайным сексом. Ну да, разумеется, подобные установки помогают избегать многих неприятностей, чего уж там скрывать. Я посмотрела в сторону Катарины, которая в ответ на мой взгляд ободряюще улыбнулась, сама в то же время рассеянно слушая откровения невесть откуда взявшегося типа в галстуке. В его словесных излияниях я различила слово «энергия».

Я снова поймала взгляд Олле и мотнула подбородком в сторону танцплощадки. Олле снова помотал головой и спорадически улыбнулся. Я улыбнулась в ответ и покачала головой, будто бы игриво, но на самом деле с серьезным укором. Снова взглянула на Катарину и типа с галстуком. Катарина увидела, как я инспектирую ее соседа, меланхолически ухмыльнулась и едва заметно покачала головой. Я и сама видела, что мужчина от питья стал вялым и мучнистым, словно спагетти, которые долго варили.

Сортируя взглядом танцующих, я потихоньку начинала впадать в отчаяние. Мне все сильнее хотелось с кем-нибудь переспать, но на танцпятачке не появлялось подходящих кандидатов. Или судьба накрыла мои глаза вуалью предвзятости и несправедливости? Заставила меня без всякого на то повода опасаться, что, если даже не самое страшное, то хотя бы крошечная хламидия или mycoplasma genitalium там, на площадке засолена. Пойти в какое-то другое место? А на что мне надеяться в другом месте?

Отчаяние стало просачиваться в душу и отразилось на лице. И я снова подумала о несуществующих публичных домах спермо-доноров. Представила осчастливленных женщин будущего. До меня донеслось, как тип в галстуке пытался декламировать Катарине: «И сказал Лембиту: страшен чело…» Он совсем запутался и держал полупустой пивной бокал под очень опасным углом.

И тогда появился ангел. На лестнице над головами танцующих я увидела его отсутствующий и вместе с тем ищущий взгляд. На нем была рубашка в светлую полоску с расстегнутыми верхними пуговицами. И «Куку» наполнился светом.

Сулев был моим другом университетской поры, пару лет назад он переехал в Южную Эстонию, женился и между делом дважды стал отцом. Странно, что Катарина даже упомянула его в нашей беседе, хотя мне в ходе моей спермо-охоты он ни разу не вспомнился: между нами никогда ничего не было, кроме чувственной симпатии. И теперь он явился из далекой Южной Эстонии в «Куку» подобно ангелу. Катарина тоже заметила ангела, глаза ее расширились, и она мотнула подбородком в сторону явления. Это было подобно религиозному действу. Больше никаких сомнений, одна только вера. Прыжок. Я встала и пошла. Сильно и уверенно я пробиралась меж танцующих, одним скачком запрыгнула на невысокую лестницу, ангел раскинул руки, и мы обнялись.

— Ох, Сулев!

— Привет!

Сулев крепко прижал меня к себе. И я его тоже.

— Ты не представляешь, как я рада тебя видеть!

— А уж как я рад!

— Нет, я по-настоящему, серьезно. Я даже подумать не могла, что увижу тебя здесь!