ИСТОРИЯ СО СЧАСТЛИВЫМ КОНЦОМ
Господин Йоханнес Пеэтсон, которого в юности звали Йоксом, большую часть жизни тов. Пеэтсоном, а в последнее время называют господином Пеэтсоном, сворачивает с узенькой улочки предместья к шоссе — прямо из тишины шагает в грохот и теперь с чуть испуганным видом взирает на бесконечную вереницу несущихся мимо автомобилей. Ему надо ухитриться как-то перейти через дорогу. Перебраться на противоположный берег реки. В настоящий момент эта затея кажется совершенно безнадежной. Он не отчаивается и терпеливо ждет. Усмешка, вызванная сравнением шоссе с рекой (быстрое течение, невероятная ширина), внезапно сменяется решимостью, вальяжная ленца гуляющего по узким улочкам человека трансформируется в напористую энергию, которая выталкивает корпус Пеэтсона, и тот, лавируя между машинами, чудесным образом благополучно оказывается на другой стороне дороги. На противоположном берегу — если продолжить сравнение с рекой. Тут из-за туч появляется еще и солнце.
Осеннее солнце выходит из-за туч и видит, что перед ним тоже простирается водное пространство — огромное синее озеро, а на то, чтобы его переплыть и добраться до темно-сизого облачного берега, уйдет немало времени. В ярких лучах интенсивного солнца разноцветные листья на деревьях расцвечиваются еще больше, и пейзаж выглядит веселее. Вернее, он становится веселым.
У меня есть все основания быть счастливым, додумывает господин Пеэтсон неожиданно посетившую его светлую мысль.
И улыбается.
Пеэтсон улыбается, снимает охотничью шляпу, украшенную мелкими пестрыми перышками, и отирает клетчатым носовым платком вспотевшую голову. Для октября стоит небывалое тепло. Пеэтсон излишне укутан, да и ходьба для него — дело непривычное. Он чувствует, как по спине стекают струйки пота.
На автобусной остановке ожидающих двое или трое — Пеэтсон не приглядывается к ним. Если б кто-нибудь спросил, кто кроме тебя на остановке ждал автобуса, он бы ответил: два или три человека… и не смог бы уточнить, стояли там мужчины, или женщины, или дети. Внимание Пеэтсона вовсе приковано к напоминающему женщину существу, что, таща в двух руках по набитому пластиковому пакету, идет по другой стороне дороги. Идет? Нет, это не то слово. Движение создания не слишком похоже на ходьбу, скорее оно напоминает перетекание слизи (тянется как сопля?) — это как амебы переливаются, придумал Пеэтсон вызвавший смешок образ, однако уже в следующее мгновение охота смеяться у него напрочь пропадает.
Он узнает (или считает, что узнает) в этой женщине свою соученицу Леа.
Пеэтсону кажется, что в женщине, переливающейся как амеба, есть что-то (капелька, крупинка, зернышко) от его одноклассницы. Но эта малость не играет роли. Не вызывает ни сочувствия, ни расположения. Когда женщина прислоняется к забору, выпустив из рук пакеты и вцепившись в штакетину, как утопающая, Пеэтсон инстинктивно делает пару шагов, словно собираясь дать стрекача, но никуда не убегает, а с отвращением рисует в своем воображении, как женщина на том берегу теряет способность за что-либо цепляться и пенные водовороты относят ее на середину реки, где над ней смыкаются воды.
Да она и есть утопающая, думает Пеэтсон и пытается представить, что он предпринял бы, свались Леа на тротуаре — совсем как подтаявший снег, как песочный замок, как горящий небоскреб, в который угодил снаряд. Кинулся бы помочь женщине, выхватил бы из кармана телефон и набрал 112, пощупал бы пульс, сделал бы искусственное дыхание рот в рот?! Ну уж нет, качает он головой и ощущает, как в нем неожиданно и остро зашевелилось чувство гадливости, комком подкатившее к горлу и вызывающее тошноту.
Пеэтсон сплевывает (вообще-то он издает через сложенные бантиком губы звук, напоминающий плевок) и, чтобы отогнать тошнотворные мысли — а больше для того, чтобы не видеть, как рухнет подруга детства, — Пеэтсон уводит в сторону взгляд, вслед за которым направляется и сам, лишь бы подальше от этого места.
Пройдя с десяток медленных шагов, Пеэтсон останавливается, заметив, что в стоящем прямо через шоссе грязном и заброшенном двухэтажном доме — бывшем пивном ресторане — в чернеющем оконном проеме без стекол виднеются фигуры ребят в касках. Вспышки их громкого смеха выплескиваются оттуда сверху вниз — на улицу, где почти непрерывным потоком в обоих направлениях едут блестящие жестяные коробки, иные из которых оставляют за собой вонючий дымный след, вырывающийся из выхлопной трубы.
Что эти ремонтники делают в день ото дня все сильнее разрушающемся доме? — спрашивает Пеэтсон сам себя. Неужели будут ремонтировать такую рухлядь?
Он вспоминает, что еще несколько лет назад, невесть в который уже раз, делалась попытка (хоть как-то) привести пустующее здание в порядок, но от этого безнадежного дела отказались. Сейчас дом и впрямь находится в плачевном состоянии — окна нижнего этажа заколочены, а через щели от вывороченных досок в темноте помещения угадывается самый разный хлам, словно внутри устроена местная свалка. И в довершение всего в зияниях черных окон верхнего этажа видны следы случившегося когда-то (недавнего?) пожара — обугленные перегородки и потолки.
