Обезьяны и солидарность - [38]

, необходимый для синтеза ДНК и для быстрого роста клеток; кальций, цинк, магний; а также В₁₂ для улучшения работы мозга и кроветворения, витамин В₆ для синтеза нескольких нейротрансмиттеров и прочей ерунды. Выбросить, к черту! Незачем впихивать их в себя из-за какого-то фантомного младенца!

Вот начну еще в конце концов галлюцинировать, покупать разные коробочки, совсем крыша съедет. Мне вспомнилась история про охотника, который надеялся подстрелить косулю. Его «внутренний голос» постоянно спрашивал: это косуля? А это косуля, ну, а это косуля? И получал отрицательные ответы. И когда в последний день охоты он видит черную корову или своего соратника в оранжевом жилете, его бедный мозг, долгое время испытывающий давление, в конце концов, под воздействием какого-то небольшого шума совершенно запутывается и генерирует ответ «да». Такая история была в книге Даниэля Денетта «Объясненное сознание». Я тоже вскоре могла превратиться в такого охотника. Чтобы избежать галлюцинаций, мне нужно было немедленно выбросить эти дурацкие таблетки. Прочь, все прочь!

Я выскочила из машины и со всего размаха швырнула банку в стеклянную стену. Розовые таблетки разлетелись в разные стороны, а банка отскочила от стены прямиком в смотровое стекло припаркованного возле будки Subaru Forester. Я яростно вздохнула. Шофер, сидевший в Subaru, вышел. Светловолосый очкарик за 40, с намечающимся животиком, чистоплотный. Выражаться он не стал. Сказал только:

— Вы чего, с ума сошли?

— Да! Факк! Проклятье! — прокричала я в ответ.

— Тогда обратитесь в соответствующее заведение, — подсказал он.

— Да! — Я посмотрела на него. Выглядел он вполне интеллигентным. — Я только что узнала, что мне опять не удалось забеременеть, — призналась я.

Мужчина пару секунд помолчал.

— Но это же не повод швырять банки в смотровое стекло, — сказал он, глядя куда-то в сторону.

— Я и не швыряла. — Я сделала пару шагов ближе. — Ваше стекло совершенно целое. Это витамины для будущих мам. Пусть тогда птицы их склюют, черт.

— Ладно, — ответил он и сел за руль своего Forester’a. Я подумала, не спросить ли у него: «А вы не хотите трахнуться недели через две?», но почувствовала, что на глаза набегают слезы. Подняла глаза к небу, чтобы сдержать слезы, мужчина тем временем уехал.

Я села обратно в машину.

Почему?

Лийза и Энн вышли из магазина с большим букетом белых роз.

— Что случилось? Ты плачешь? — забеспокоилась Лийза.

— Ничего. Всё пропало.

— Что именно?

— Всё. Опять не удалось. Забеременеть.

— Ой. Ты сделала тест?

— Нет. Даже не нужно было.

— Хмм.

Энн, сверхчувствительный молодой человек, сочинявший сентиментальные песни, молча сел на заднее сиденье. У него не было привычки реагировать на проявления чувств другими людьми.

Я завела мотор и сделала радио громче. Оттуда раздавалась «Музыка фейерверка» Генделя, и я увеличила громкость. Энну это подействовало на нервы. Я подпевала. Погода была сырой, у моего автомобиля был салонный фильтр, и стекла постоянно запотевали. Я ехала со 140 км в час. Я не боялась попасться полиции: если бы меня остановили, у меня был заготовлен вопрос для полицейского. Тот самый, который я так и не задала владельцу Subaru.

Танцевальная площадка была устроена во дворе, на лугу за гостиницей. Невеста в длинном платье покачивалась и наклоняла голову то в одну, то в другую сторону. Жених вел ее с важным лицом. Я скакала вместе со всеми. Подпрыгивала на высоких каблуках и совершала клоунские движения в паре с давним приятелем. На краю неба ветер разогнал вечерние лиловые тучи, явив взору ярко-розовый кусочек неба. Ярко-розовый, как плоть. Мне хотелось кричать, но я никому ничего не сказала и продолжала скакать вместе с другими. Я скакала, небо всё розовело, а я всё скакала.

ЖЮРИ

— Здравствуйте. К вам жюри.

В светло-зеленом коридоре типового дома стояли люди — четыре человека.

Райн Ийрис прищурился. Жизнерадостная гороховая зелень стен ошарашивала его до сих пор, хотя он лицезрел ее уже второй год почти каждый день. Заработал лифт. Райн Ийрис напряженно размышлял. Он что-то забыл или перепутал?

— Жюри? — переспросил он.

Упитанный мужчина улыбнулся. У него были волнистые в стиле барокко волосы, и выглядел он совсем не типично для эстонца. Райну вспомнился портрет Расина, хотя у этого мужчины волосы не доходили даже до плеч. Упитанный кивнул, взглянул на Райна с теплотой и ответил:

— Да. Жюри. Вы ведь поэт Райн Ийрис?

Райн смешался. В то же время ему стало приятно.

— Ну да, я, действительно, публиковал стихи, но…

— Три сборника?

— Четыре.

Упитанный мужчина смотрел на него располагающим дружелюбным взглядом.

— Значит, мы в правильном месте, — подтвердил он.

— Ну да, — отозвался Райн Ийрис. И внезапно ощутил радостное волнение. Его последний сборник — тот, в котором причудливо переплелись прямодушие, гротеск и нежность, в котором он писал об Иной трансцендентности и об обществе, и о любви — так, значит, тот?..

Упитанного мужчину Райн Ийрис прежде никогда не видел. Как и остальных трех членов жюри, стоящих за спиной: рыжую девушку с восточными чертами лица, блондина со взъерошенной бородой и вьюноши со скульптурным лицом. Юноша, обратил внимание Райн Ийрис, был в черном пальто с белым кашне, Райн тоже любил так одеваться.