Ночной корабль - [15]

Счастье петербургское туманно.

Кто нашел в нем то, чего искал?..

Сломанною розой тонет Анна

В театральном омуте зеркал.

ПУШКИНСКАЯ УЛИЦА

Старый дом, снегами ослепленный,

Огоньками смутными дрожа,

Ждет меня с тревогою влюбленной.

Над углом второго этажа

Зябкий голубь бродит по карнизу,

А метель кружит и дует снизу

И, в окно закидывая снег,

Машет рукавом, велит навек

Утонуть в ночи всему живому,

Лечь в глухой, заиндевелый гроб,

И пропасть приснившемуся дому,

Провалиться с головой в сугроб.

Но как дверь протяжно застонала,

На площадку выплеснув тепло!

Печь гудит огнем веселых дров.

Тихо свитки свернутых ковров

Развернулись и, шурша, поплыли.

Ни цветов для встречи, ни вина:

В эту ночь квартира убрана

В седины тридцатилетний пыли.

Тишина таится по углам,

Час за часом ночь слепей и глуше.

Сквозь полуистлевший, нежный хлам

Оживают комнатные души.

Как вспорхнул из незабвенных рук

Огонек в фарфоровой лампаде.

Так лежит на золотом окладе

Мирный свет. И ласково вокруг,

И тепло, и в запахе домашнем,

Обретенном, дорогом, вчерашнем.

Узнаешь себя, как в зеркалах.

Дремлет мебель в ситцевых чехлах,

Но, пока иду, пружина в кресле,

Сердца стук в диванной глубине

Закричать готовы: «Мы воскресли!»

Из углов протянуты ко мне,

Распахнув широкие объятья,

Створки ширм, атласный пуховик,

И листы веснушчатые книг,

И в шкапу взволнованные платья…

Я ложусь в открытую постель,

Отряхая нафталинный иней

С одеял… В трубе ворчит метель,

И тетрадь, в своей обложке синей,

На столе, как прежде, как всегда.

У окна отогнута портьера,

И блестит морозная слюда

На стекле… а там, в сугробах сквера,

В переулке темный силуэт,

Старший брат мой, Бронзовый Поэт.

Ни о чем не помню и не плачу,

Хорошо мне в люльке снеговой.

Задевает вещи наудачу

По помолам верный ломовой.

Тронул ключ… Который и откуда?

От каких ларей его ключи?

Сдунул пыль, и дрогнуло в ночи

Серебро проснувшегося гуда.

И звенит высокая струна.

Ищет слов пронзительных она,

Что сложить в разлуке не успела:

Это вслух заплакал старый дом.

Это лира, в ящике пустом

Тридцать лет дремавшая, – запела.

ТЕНЬ

Бывают дни, когда такая тьма.

Такая боль, такая в сердце жалость,

Что непосильной кажется усталость

И тишина, сводящая с ума.

Ты входишь в свой оледенелый дом,

Где всё навек теперь осиротело,

А в кресле у окна, давно пустом,

Еще живет знакомый оттиск тела.

И перед креслом – (так закрытый гроб

В слезах целуют) – молча, на колени,

К обивке жесткой прижимая лоб

И чувствуя на нем дыханье Тени.

У МОСТА

Вся моя история

Так проста:

Повстречала горе я

У моста.

Горе полюбила я,

Ну так что ж?

Он сказал мне: «Милая,

Не уйдешь»

Звезды с неба падали

Или мы?

Но об этом надо ли

Петь псалмы?

Вся моя история

Неспроста:

Обручилась горю я

У моста.

ИУДИНО ДЕРЕВО

Ты входишь уверенно

В мой дом поутру.

Иудино дерево

Дрожит на ветру.

Цветенье прозрачное

И ветер морской.

Какой вы охвачены

Смертельной тоской?

Из праха мы созданы

И в прах влюблены.

Лиловым и розовым

Деревья пьяны.

А пена у берега,

Играя песком,

Тридцатый серебреник

Чеканит тайком.

Тебе в оправдание

Молитв не ищу:

Всё знаю заранее

И, зная, прощу.

* * *

Пусть отчалил пароход,

Пусть идет за годом год,

Без лица, без имени…

Не забудь мне знак подать,

Если будешь умирать, –

Сердцем позови меня.

Ночь. Разлука. Волны. Грусть.

Всё равно тебя дождусь

Там, где было сказано:

Там, где светит Водолей,

Где моя душа с твоей

Накрест перевязана.

ОСЕНЬ

Мой сад благоухал еще вчера

Смолой, сосной и скошенной травою,

Давно укоротились вечера,

А он спешил упиться летом вдвое.

И верил в жизнь, не помня, что пора

Перед концом поникнуть головою.

Был ярок блеск прощального костра,

Цветенье роз пронзительно-живое.

Но на заре, взметая пыль дорог,

Из дальних туч донесся ветерок,

Стволы задел, и листья полетели.

И вся в слезах, увидела душа.

Что роза раздевалась не смеша.

Готовясь к смерти, как дитя к постели.

ПЕТЕРБУРГ

Был странный день, когда свершились сроки.

Когда раскрылась дверь сама собой,

И пролились прошедшего уроки.

Как сок плодов из чаши голубой.

Чужих октав разрозненные строки.

Двух скорбных лир немолчный перебой.

Не вас ли я, захлебываясь мраком.

Ждала всю жизнь? – Вы мне явились знаком.

Был темный день, и темный дождь в окне.

Лохмотья туч и злой закат ненастный.

Глазок свечи в недорогом вине

Слезами истекал. Но спор двугласный

Искусства с сердцем, в тучах и огне.

Двойная боль их переклички страстной.

Двойной напев, то сложный, то простой.

Меня стрелой пронзили золотой.

Которая из двух близка мне лира?

Что петербургский мне навеял бред?

Далекий гул из ледяного мира –

Ломовиков, дворцовых ли карет –

Ко мне летит? Но снежная Пальмира

С несмелых струн легко сняла запрет,

И я, в лучах не мне присущей славы,

Сама берусь за важные октавы.

Поэт, поэт, тебя томит жара

И смольный дух костра на перекрестке.

Угарные бледнеют вечера

В твоей Неве, и липнет пыль известки

К полам шинели. Мне давно пора

Увлечь на театральные подмостки

И освежить полночною игрой

Твои глаза, спаленные жарой.

Еще белы раскрытые страницы,

Но задрожал пытливый карандаш.

Мы с ним вдвоем среди ночной столицы.

Где ждет меня прабабкин экипаж.

Плеск голубей над статуей Фелицы

Влюбленный слух угадывает наш,

И этот шум, и шелковый, и дальний,

Мне шум иной напомнил, – театральный.

Нам не прожить без выдуманных драм.