Ночной корабль - [13]

Шрифт
Интервал

Двойную – дождя и клавиш –
Двойную – до сердца – дрожь?
Нет мускула, нет ресницы,
В которых бы ритм не пел.
В рояле, в окне струится
Сверкающий ливень стрел.
Какую звезду оставишь,
Каким стихом изойдешь.
Двойная – тоски и клавиш –
Двойная – до крика – дрожь?
Да будет, да будет слово!
Но слова предельный звук
Оборван… Гремит сурово
Стаккато суровых рук.
В сухой, рассыпанной дроби
Приказ: О себе – молчи…
И руки упали, обе,
Как сломанные лучи.
АПОСТОЛ ПЕТР
Выше всех богатырским ростом.
Глядя в небо и в даль морей,
Что ты видел, ярый апостол,
Над толпой других рыбарей?
А когда огоньки вспорхнули
На двенадцать суровых лбов,
Что ты слышал в смятенном гуле
Двенадцати языков?
Не радостен и не светел
Морщинами взрытый лик
Взывал троекратно петел,
И в сердце остался крик.
Любить не умел ты просто, –
Сквозь муку, сомненье, гнев
Лег твой путь, сраженный апостол
Неутешенный старый лев.
Но с какою страстью живою
Ты молился в предсмертной мгле:
«Распните вниз головою.
Казните лицом к земле!»
Под тяжелый скрип перекладин
И каната протяжный визг
Первый раз из глубоких впадин
Глаза посмотрели вниз.
Ниже пыли, песчинки малой,
С камнями став заодно.
Ты увидел свет небывалый
Там, где прежде было темно.
Ты узнал, приобщаясь рая.
Что небо и здесь, и там,
Но сказать не мог, умирая.
Возвестить не успел мирам
Привязанными руками,
Недышащим, синим ртом…
Старый Петр. Озаренный Камень,
Больше всех любимый Христом.
МОЛИТВА
Беспредельно, безраздельно веря,
Я прошу тебя, пока жива:
Дай мне детскую правдивость зверя,
Ум совы, неустрашимость льва.
На слепой земле, залитой кровью,
Где пути судьбы бегут вразброд.
Кротость терпеливую, воловью,
Удели мне от твоих щедрот.
А когда я, полюбив, заплачу,
Господи, подай душе моей
Радостную преданность собачью
И молчанье диких лебедей.
* * *

С. А. Радищевой

Смоляные волосы откинуты,
Желтый глаз прищурен и пытлив.
Треугольниками брови сдвинуты,
А в лице оливковый отлив.
Оттого ль, что твой шатер заплатанный
Век за веком уплывал в закат
И алел, как пламя, туго скатанный
До бровей узорный плат;
Оттого ль, что ровностью горючею
С детских лет была опалена.
Золотилась грозовою тучею
И медовым отблеском вина, –
Навсегда в тебе туман и золото,
Странный мир сияний и теней,
Словно сердце надвое расколото
В двойственности ранящей своей.
БЕЛКА
В Зоологическом Саду
Следы от лапок на пруду.
Прудок подернут тонким льдом,
И серый-серый день кругом
Плывет из сонной пустоты,
Цепляясь ватой за кусты.
Вот в пустоте пропела, –
За дверью клети мертвый зверь…
Сорока белке говорит:
«Он будет к вечеру закрыт».
Качнула белка головой
И полушубок рыжий свой
Хлопочет серым заменить:
Неловко в рыжем хоронить.
ОРЕЛ
Клюв обломан. Нет крыла.
Желтым глазом из угла
Смотрит в стену. Спит – не спит.
В клетку наглухо забит.
От окна, сквозь полумглу,
К уцелевшему крылу
Пауки-крестовики
Протянули гамаки.
ДЖЕЙРАНЫ
В Зоологическом Саду
Четыре маленьких джейрана.
У младшего гноится рана.
Мы вместе. Мы давно в аду.
У них озябшие копытца,
На детских рожках короста.
С лохмотьев рваного куста
К ним на солому дождь струится,
И стыдно, и нельзя жалеть,
Нельзя им лгать о рощах рая,
Куда уходят, умирая.
Но можно только через клеть
Смотреть на золотые шкурки,
На лоб, отмеченный звездой,
На чашку с мутною водой,
Где тонут вспухшие окурки.
СОЛОВЕЙ
Золоченые клетки,
Колокольчики пагод.
На искусственной ветке
Грозди сахарных ягод.
Только звезды зажгутся
Над густым кипарисом,
Преподносится блюдце
С императорским рисом.
И, портьеры задвинув,
Чтоб от окон не дуло,
Тридцать пять мандаринов
Морщат желтые скулы,
Преклоняют колени,
Шелестят веерами,
Предлагают – на сцене
Петь по новой программе,
Богдыхану в угоду
(Чтобы голос был звонкий).
Про хмельную свободу,
Океаны и джонки.
Чтобы каждая строчка
Подчинялась указам.
(А на лапке цепочка,
A цепочка – с алмазом.)
Во дворце богдыхана
Занавешена сцена,
И лежит бездыханно
Соловей Андерсена
КВАДРАТ
Нас было четверо в миру, –
Квадрат в законченности строгой.
Мы были включены в игру
Какой-то плоскости отлогой,
Где каждый был и центр, и край,
И треугольник, и звучанье
Летящего в высокий рай,
В ночи воздвигнутого зданья.
Но случай между нами рвал
Геометрические узы:
Мы превращались в круг, овал
И катет без гипотенузы.
И в глубь оконного стекла,
Как пузыри дождя, мы плыли,
А сзади музыка текла
Косым столбом дорожной пыли.
Быть может, лопаясь, пузырь
Сладчайше пел…
Быть может, где-то
От капли запевал снегирь,
И в луже голубело лето…
А мы соединялись вмиг,
В угаре, в мире, в лире, в споре,
В бреду несотворенных книг,
В стеклянном зайчике на шторе,
В нечаянном ночном стихе,
Плеснувшем золотое знамя,
Во всей чудесной чепухе,
Которая зовется Нами,
И строит, строит в пустоте,
На грани сумрака и света,
Всегда не так, не ту, не те,
Не то, но – бесконечно – Это.
* * *
Где сон граничит с явью?
Как перерезать нить
И жизни чару навью
На миг остановить?
Но тщетно мы стремимся
Впотьмах найти ответ.
Мы тоже только снимся
Земле, которой нет.
* * *
Мое предвечернее счастье, большой, озаренный покой…
Раскрыты прозревшие окна над светлой, чужою рекой,
И барки чужие проходят, и призрачный груз невесом,
И легок, среди декораций, мой маленький карточный дом.
Всё, может быть, только приснилось: дорога, туман, тополя,
Печаль неудавшейся встречи, и звезды, и эта земля,

Рекомендуем почитать
Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Говорит Черный Лось

Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.


Моя бульварная жизнь

Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.


Скобелев: исторический портрет

Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.


Подводники атакуют

В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.


Жизнь-поиск

Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».


Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.