Ночь падучих звезд - [6]
Боль ударила внезапно. Худяков выронил лопату и с трудом выполз на берег. Он не ждал ее так рано. Стянул сапоги, развернул сырые портянки. Влажными носками растер ступни ног, вспомнил о водке, налил немного на ладонь и втер ее в икры, ловя ноздрями знакомый дух. Худяков испытывал к этой привычной боли презрение, смешанное с уважением. Ведь это она скашивала его, как серп скашивает перестоявшийся колос.
Он растирал ступни до тех пор, пока боль не переметнулась в колени. Тогда Худяков снова откупорил бутылку и погнал боль вниз, а когда она немного утихла, осторожно поднялся с земли.
Траншея, которую он копал, была уже наполовину залита водой, и ему пришлось поднять на сапогах ботфорты и завязать их тесьмой. Он быстро устал и уже не отбрасывал песок, а только выгребал из траншеи, стремясь скорее разрезать перемычку. Остальное должна была завершить Боганка.
А степь жила и дышала. И казалось, что чьи-то огромные сильные руки поднимают его с берега и несут, несут прямо к мерцающим звездам. Но так глубока и бездонна была высь, что захолодело сердце, и он закрыл глаза, страшась чего-то необыкновенного, что могло произойти с ним.
И вдруг он услышал глухое булькание. Рядом, у самых ног, что-то шумно плескалось, шелестело. Но эти звуки скользнули мимо его сознания, как нечто привычное, само собой разумеющееся. Это были звуки живой, быстротекущей воды. Река ворвалась в траншейку, выкопанную Худяковым, и всей силой запруды хлынула вниз, вымывая песок упругими струями.
От горизонта тянулась узкая полоска света. Она ширилась, росла, словно кто-то невидимый оттягивал темный полог неба. Над рекой кривыми столбами поднимался пар. Худяков сжал в руке сухой комок земли, раздавил его в пыль и бросил в воду. Потом достал часы-луковицу и повесил их на шею.
Трофим неторопливо шагал вдоль реки, держа ружье дулом к земле. Он уже различал влажный, словно покрытый воском камыш. К мосту вышел, когда уже совсем посветлело. Трое не спали. Растянутый бредень сох на берегу. Возле машины лежала срубленная береза. Один конец ее обгорел в костре, на другом же чернели продымленные листья.
— А вот и леший, — испуганно сказал круглолицый браконьер в галифе.
Леха и чернявый оглянулись, обожгли Трофима взглядами.
— Тебе чего, старик? — недобро спросил Леха.
Худяков поднял ружье и направил его в сидящих у погасшего костра.
— Заводите колымагу и катитесь отсюда.
Трое смотрели в упор на старика. Худяков — на каждого из троих по очереди. И не было в его взгляде ничего такого, что бы вселило надежду. И только одно еще удерживало браконьеров у костра. Старик был хлипкий, кривобокий, и ноги его заметно дрожали.
— Ну, ты, осторожней, — крикнул Леха, — у нас разрешение есть! — И сунул руку в карман.
Но, увидев прямо перед собой черное отверстие ствола, медленно вытащил руку и мрачно бросил чернявому:
— Покажи ему путевку, Егор.
Чернявый достал какую-то бумажку и протянул Худякову. Трофим усмехнулся, они были не очень хитрые, эти трое.
Чернявый все еще тянул бумажку, как вдруг Леха громко хлопнул ладонью об колено.
— Ладно, старый, уедем. Твое солнце нас не греет. Жакан? — понимающе кивнул он на ружье.
— Что ни есть, все твое будет, — хмуро ответил Худяков.
Леха скрипнул зубами, встал, быстро зашагал к машине. Егор и мужик в галифе торопливо собирали бредень Худяков не спускал глаз с Лехи. Он понимал, что самый опасный из троих этот длинноногий, кадыкастый парень.
«Москвич» взревел и резко взял с места. Выскочил на дорогу и, набирая скорость, помчался прямо навстречу встающей из-за горизонта пламенной горбушке солнца. Худяков опустил ружье и оглянулся, ища место, где бы присесть. Увидел березу, шагнул к ней. Иссеченная топором кора заплывала мутноватыми слезами.
В тихом воздухе отчетливо слышалось бормотание реки. Сладковатой прелью веяло с полей.
Худяков расстегнул ворот рубашки и нащупал металлическую цепочку на шее. Потом склонил голову набок, как это делают птицы, и среди многочисленных, разнообразных звуков проснувшегося мира уловил тонкий серебряный звон спрятанных на груди часов.
Капитан 3 ранга Ю. Чернов
БОРИСЬ ДО ПОСЛЕДНЕГО
Горькой была эта дорога. Безлюдная, изрытая вражескими бомбами и снарядами, она оживала лишь с наступлением темноты. И тогда известняковая пыль, пряча от глаз отступающих звезды, поднималась и до рассвета висела в студеном осеннем воздухе. К утру придорожные деревья и кусты становились совсем седыми. А когда днем истребители с черными крестами били из пулеметов, старые дубы и клены словно дымились, отряхивая вместе со срезанными ветками осевшую за ночь пыль.
Павел Сергеенко, лейтенант из дивизиона сторожевых катеров, вместе со всеми отходил на юг острова. Еще недавно он служил на «морском охотнике». Но катер подорвался на мине, и лейтенанта вместе с двумя уцелевшими краснофлотцами перевели в штаб береговой обороны.
Тяжелые бои шли на острове, находившемся в тылу врага. Известие о том, что гитлеровцы прорвали последний рубеж обороны, пришло днем. Начальник штаба приказал перебросить документы — связки дел — к пирсу на юге. Ждали подхода катеров с соседнего острова, чтобы начать эвакуацию гарнизона.
