Ночь падучих звезд - [7]

— Смотри, лейтенант, за дела отвечаешь лично, — предупредил начальник штаба. — В случае чего — все до единого листка уничтожить.

Тогда Сергеенко не думал об этом «в случае чего», и он ответил:

— Есть.

В тот же суматошный день во дворе штаба лейтенант впервые увидел прихрамывающего человека в армейской шинели. На петлицах у него было по три кубика. Грозя кому-то написать докладную, этот офицер требовал к своему грузу — нескольким новеньким мешкам с алевшими на них сургучными печатями — непременно часового.

Старший лейтенант выглядел несолидно: торчащая над воротником жидкая косица волос с сединой, покрасневшие от волнения уши. Только глаза у него были хорошие — пытливые глаза много повидавшего на своем веку человека. Сергеенко решил, что это какой-нибудь призванный из запаса секретчик, отставший от своего батальона. Вскоре он услышал фамилию старшего лейтенанта — Хазов.

Под вечер, когда во дворе остались только штабные, документы да мешки Хазова, начальник прислал за ними автобус. Тяжелые связки бумаг в машину таскали все: шофер, Сергеенко и его бывшие подчиненные — Манжура и Найденов. Старший лейтенант Хазов сам переносил свой груз.

Шестым к группе у штаба присоединился красноармеец Тарасов. С забинтованной рукой на пустынной дороге он появился неожиданно. Насупившись, старший лейтенант долго изучал документы бойца, потом передал их Сергеенко. Оказалось, что Тарасов возвращается после перевязки в свою роту. Лицо раненого сапера было бледным, черная, суток трое небритая борода покрывала щеки. Сергеенко кивнул на автобус:

— Садитесь. Кончим погрузку и двинемся.

Левой рукой Тарасов сбросил с плеча карабин, прислонил его к дереву и легко подхватил мешок с сургучными печатями. Старший лейтенант нахмурился. Сергеенко подумал, что услышит что-нибудь обидное, но Хазов оказал ворчливо:

— Товарищ красноармеец, поосторожней с печатями.

Приближались ранние осенние сумерки. Погрузка подходила к концу, когда старший лейтенант неожиданно бросил свой мешок и подскочил к автобусу:

— Машину в кусты, быстро!

В его голосе на этот раз было столько металла, что медлительный шофер безропотно повиновался. Вражеский самолет сбросил бомбы. И когда близ того места, где недавно стоял их автобус, поднялся фонтан земли и камней, Сергеенко с благодарностью взглянул на старшего лейтенанта.

Распахнув дверцу кабины, Сергеенко предложил Хазову сесть с шофером. Ответ прозвучал далеко не любезно:

— Я сам знаю, где мне ехать.

Старший лейтенант прошел к задней двери автобуса. Сердито захлопнув кабину, Сергеенко направился за ним.

За стеклами темень. Ехали тихо, не зажигая фар. Что-то больно толкнуло лейтенанта в спину. Он нащупал на мешковине круглое, гладкое: «Печати. Требовал часового к грузу, — вспомнил он о Хазове. — Что у него там? Деньги, что ли?» Сергеенко подумал, что в возрасте старшего лейтенанта надо быть по крайней мере подполковником.

Автобус резко затормозил. Где-то близко раздалась очередь автомата. Выскочив из машины, они залегли. Выстрелы удалялись и скоро затихли за деревьями. Лейтенант проверил людей, отправил Манжуру вперед. Краснофлотец вернулся быстро: в хуторе за поворотом дороги были фашисты.

— Товарищ лейтенант, нам бы сейчас забросать фашистов гранатами и прорываться на юг, — предложил Манжура. — Ночь, можно близко подойти и такого шуму наделать…

— Нет, не это сейчас главное.

— Лейтенант, — окликнул Сергеенко Хазов, — вот сапер дело предлагает.

Оказалось, что сзади, километрах в двух, от шоссе к морю уходила проселочная дорога. По ней можно добраться до саперной роты. Там по телефону они свяжутся с командованием, уничтожат документы и вместе с красноармейцами будут пробиваться к своим.

План Тарасова приняли. Нависшие ветки звучно хлестали и царапали тонкие стенки. С порывом ветра пахнуло чем-то близким, знакомым. И хотя впереди была темень, Сергеенко мог смело сказать: там море. Это его дыхание, влажное, с запахом соли и водорослей, коснулось автобуса, словно желая приободрить людей. Девять дней лейтенант находился на суше, он не надеялся больше ступить на палубу и все равно через годы узнал бы этот неповторимый бодрящий привет моря.

Лес расступился, впереди показалось несколько темных строений. Ворота распахнуты настежь. Автобус остановился у крыльца. Заглох мотор, и стало слышно, как рядом мерно плещут волны, а где-то далеко вздрагиваем земля от частых взрывов.

Пол в комнате покрывали разорванные бумаги, а на столе стоял забытый полевой телефон.

— Прямая связь со штабом обороны, — подсказал лейтенанту Тарасов. Сергеенко повернул ручку. На другом конце провода ответили. Словно боясь разбить, лейтенант осторожно положил трубку:

— Немцы. Спрашивают, кто говорит.

Тарасов убежал в свою землянку. А Сергеенко решил жечь документы. О том, что будет потом, лейтенант старался не думать. Большая изразцовая печь и маленькая печка-времянка могли хорошо послужить. Хазов с помощью шофера перетаскивал свои мешки в баню — небольшое строение у берега.

Вскоре пламя загудело в печи. Лейтенант взял первую папку. В глаза бросился заголовок: «Наградные листы по береговой обороне». Он оторвал корки и бросил бумагу в огонь. Взметнувшееся пламя выхватило из темноты залитый чернилами стол, пустую пирамиду, обрывки разорванной карты. В огне успел прочесть: «За доблесть и отвагу, проявленные при разгроме немецко-фашистского конвоя, присвоить воинское звание «капитан» командиру береговой батареи…» Дальше бумага обуглилась. И, подтолкнув ее в огонь, Сергеенко подумал, что после войны этот приказ, возможно, будет очень нужен командиру батареи, если он останется жив. Если останется. А кто сейчас это может сказать?