Ночь падучих звезд - [8]

И, разрывая все новые и новые дела с боевыми донесениями, наградными листами, какими-то ведомостями, лейтенант бросал бумаги в огонь.

— Нашел, товарищ лейтенант, — раздался радостный голос Тарасова. — На чердаке осталась старая надувная лодка. Мы ее с шофером залатаем, и всех шестерых она поднимет.

Вновь надежда на спасение, на то, что они будут еще воевать, затеплилась у Сергеенко.

Груда штабных бумаг уменьшалась. Найденов у времянки чихал и кашлял. Тяга была плохая, пепел забивал трубу. Лейтенанту тоже стало жарко. Пришел шофер.

— Тарасов лодку надувать начал. Скоро ее стащим в воду.

Дверь в баню была раскрыта. Шумели струи воды в пустых душевых кабинах. Курился пар. Лейтенанту стало обидно, что нельзя сейчас все сбросить и залезть под душ. Сколько дней он не снимал кителя. Хазова они увидели на деревянном чурбаке у печки. У его ног лежали распоротые пустые мешки. Когда они вошли, Хазов бросил в огонь новый сверток. Пламя охватило бумагу. Она лопнула, и красненькие тридцатирублевки начали коробиться от жары.

— Ух, денег-то, — вырвалось у шофера.

— Пускаю миллионы на ветер, — невесело усмехнулся Хазов.

Близкая пулеметная очередь заглушила шум прибоя. Не попадая в рукава шинели, заметался неуклюжий Найденов.

— Сжигай остатки — и в лодку! — крикнул ему Сергеенко. Лейтенант с наганом выскочил во двор. Из-за деревьев вынырнула зеленая ракета. Вязкая темнота леса, казалось, мешала ей высоко взлететь и ярко разгореться. У дороги, где они оставили Манжуру, слышалась перестрелка. Разглядев несколько темных фигур, бежавших к лесу, Сергеенко пожалел, что не прихватил с собой ручного пулемета. Все же он вскинул наган. Только после четвертого выстрела гитлеровец упал.

Вот и окоп, где оставили они Манжуру. Почему он пуст? При свете новой ракеты лейтенант увидел моряка. Он лежал у бруствера, разбросав руки. Разбитый пулемет топорщился щепками приклада.

Кто-то из товарищей стрелял от хутора. Сергеенко еще раз осмотрел дорогу. Глаза его различили два или три пятна, приближавшихся к лесу. Как в тире, он затаил дыхание и, тщательно прицелившись, выстрелил. За вспышкой выстрелов фигуры исчезли. Сергеенко был уверен: не промахнулся.

Он снова поднял наган и тут же вспомнил, что в револьвере остался седьмой патрон. Последний патрон, а дальше что? Плен? Нет, пусть снова начнут наступать фашисты, и они увидят, как погибают балтийские моряки.

— Порешить себя хочешь? — неожиданно раздалось сзади. — А ну, живо вниз!

И, видя, что лейтенант стоит не двигаясь, Хазов костлявым кулаком ткнул Сергеенко в бок.

— Живо вниз, мальчишка!

Возвращаясь на хутор, лейтенант чувствовал, как горят от стыда его щеки.

— Пустить себе пулю — крайний случай. А ты борись, если есть хоть один шанс. Борись!

У мостков на волне покачивалась надувная лодка. Тарасов распоряжался погрузкой.

— Отчаливать, — крикнул Хазов, — быстро, пока немцы не нагрянули.

— Товарищ старший лейтенант, а сколько до берега?

— Километров сорок. К рассвету можем добраться.

Море встретило их пронизывающим ветром и ледяными брызгами. Справа, разгораясь и затухая, поднималось над островом колеблющееся зарево. И Сергеенко определил, что горит где-то в районе маяка. Значит, и на юге острова были уже фашисты.

Гребли по очереди, стараясь держать туда, где в темноте лежал берег. Сергеенко думал, что самое опасное уже позади, но он ошибся.

— Клади весла. Ложись. Немецкие катера! — приказал вдруг Хазов.

Вокруг лодки, лишившейся хода, взлетали ледяные гребни. Замерзшие и промокшие, люди лежали, осматривая горизонт, прислушивались, но ничего не могли обнаружить.

Прошло еще минут двадцать. Сергеенко уже начал подумывать, что шум моторов Хазову почудился. И как раз там, куда указывал Хазов, на юге, вспыхнул и пополз по морю голубой луч прожектора.

Гребцы вновь легли. А волны, словно желая выдать их, подбрасывали резиновое суденышко. Прошив ночь, красные трассы пуль понеслись навстречу их лодке.

— Не двигаться.

Сергеенко видел, как приближались цветные полосы. Вот одна из пуль пропорола вставший на ее пути гребень волны, с воем ушла вверх. Огненные трассы все ближе. Сергеенко закрыл глаза. Рядом кто-то охнул. Лодка вздрогнула, словно налетела на подводное препятствие.

Когда обстрел прекратился и прожектор погас, они опять взялись за весла. Только Хазов не поднялся.

— Товарищ старший лейтенант, — окликнул его Тарасов. Ответа не последовало. Фашистская пуля вошла Хазову в левый бок. Он был без сознания.

На рассвете наполз туман. Надувная лодка стала тонуть. Она качнулась на волнах и пошла под воду. И вместе с ней Балтийское море приняло тело одного из рядовых великой войны начфина Хазова. Остальные, напрягая волю, поплыли в направлении невидимого берега. И когда казалось, что спасения нет, из тумана вынырнул баркас. Их подобрал рыбак.

Целую неделю спасенные провели на чердаке рыбацкого домика. А когда повалил мокрый снег, латыш проводил их к партизанам.

Уже в отряде, среди новых товарищей, командир отделения, а потом командир взвода Сергеенко не раз вспоминал Хазова и его слова: «Если из ста есть хоть один шанс — борись».

Виктор Мамонтов