Нил Сорский - [76]

Посетив обитель Антония, подвижник вернулся в Палестину. Еще несколько лет он скитался по свету, жил в Ливии, близ Александрии, на Сицилии. Последним его пристанищем стал Кипр. Везде Иларион искал уединения и безмолвия. Но невероятные чудеса, которые творил святой, открывали людям место его пребывания. Чувствуя наступление смерти, он распорядился, чтобы его похоронили сразу после кончины. Как и Антоний Великий, Иларион боялся, что его мощи станут предметом поклонения. Исихий, узнав о смерти старца, прибыл на Кипр и, обманув бдительность местных жителей, увез тело Илариона в Палестину, где оно и было погребено в бывшей обители святого.

Великий старец

Путь заповедей Твоих текох, егда разширил еси сердце мое.

(Пс. 118, 32)

Каким нам видится сквозь строки своих творений Нил Сорский?

Он любил среднюю разумную меру во всем — в посте, телесных подвигах, образе монашеской жизни. «Средний путь непадателен есть», — повторял старец за святыми отцами. В истории монашества можно найти немало примеров аскетических подвигов, которые находятся уже за пределами возможностей человеческого естества. Одни мучили себя веригами и гнили заживо, другие отдавали себя на съедение комарам. В Синайском монастыре Иоанна Лествичника была темница, где иноки затворялись для покаяния. «У иных видны были языки воспаленные и выпущенные из уст, как у псов. Иные томили себя зноем, иные мучили себя холодом. Некоторые, вкусивши немного воды, переставали пить, только чтобы не умереть от жажды. Другие, вкусив немного хлеба, далеко отвергали его от себя рукою, говоря, что они недостойны человеческой пищи»[371].

У преподобного Нила мы нигде не найдем наставлений или назидательных примеров по аскетике. Главное его оружие в борьбе со страстями — это молитва и работа над помыслами. Говоря о телесной потребе, старец советовал прислушиваться к собственному организму: «Общее же правило для новоначальных — прекращать есть немножко голодным. Если же до полной сытости наестся, и это безгрешно. А если иногда немного пресытится, да укорит себя и так, благодаря падениям, одерживает победу»[372]. «Если же кто-то из-за труда путешествия или какого-то тяжелейшего дела снизойдет немного к телу и чуть добавит к обычно потребляемому, это не зазорно — и в пище, и в питии, и во всяком покое, — потому что поступил, сообразуясь со своей силой»[373].

Старец Нил во всем придерживался средней меры. Из этого можно заключить, что по своему характеру он был ровным, спокойным человеком. Однако сам о себе преподобный говорил, что не принадлежит к числу тех людей, кто пребывает в благодушном состоянии, но, напротив, постоянно страдает от множества душевных ран, наносимых страстями. Конечно, так говорил Нил Сорский по своему великому смирению. Но доля истины, вероятно, в этом признании есть. Бесстрастия он достиг в тяжелой борьбе, о чем свидетельствуют написанные им главы «О мысленном делании». Стиль, присущий писателю, так же как стиль художника, свидетельствует об особенностях его душевного склада. Если прочитать главы Нила Сорского не выбором, а сразу, от первого и до последнего листа, то можно почувствовать скрытую внутреннюю экспрессию и динамичность за внешним спокойствием. И только двойные обороты «не так это! не так!» выдают иногда ту горячность и пламенность, которая была свойством его натуры. Двойное отрицание Нил употребляет там, где тема, о которой он пишет, особенно волнует его, трогает за живое. Создается впечатление, что он переходит с письменного языка на устную речь и мысленно спорит с неведомым нам собеседником.

Прежде всего, старец Нил категорически не принимал никаких разговоров о том, что в его время достичь «равности» святым отцам уже невозможно. «И из-за лености же и любви к миру и небрежности нашей говорим, что древним отцам это было свойственно, нам же не нужно и невозможно это. Но не так это, не так!» Он стремился сам и звал своих учеников к молитвенным высотам великих древних святых. И твердо верил в милосердие и помощь Божию каждому, кто борется со своими грехами. «Когда те жестокие волны восстанут на душу, не надеется человек в тот момент получить от них когда-нибудь избавление, но такие мысли насылает ему враг, — что сегодня так плохо, а потом, в прочие дни, будет еще хуже, и подсказывает ему, что оставлен он Богом, и не имеет Тот попечения о нем, или что помимо промысла Божия такие случаи происходят, и с ним одним только это, с прочими же не было и не бывает. Но не так это, не так! Не только ведь нас, грешных, но и святых Своих, от века благоугодивших Ему, как чадолюбивый отец чад своих, Бог так наказывает духовным жезлом по любви — ради преуспеяния в добродетелях. Вскоре же непременно бывает изменение этого, и посещение, и затем милость Божия, и утешение. Как ведь в тот злолютный час не думает человек, что сможет вытерпеть в подвиге жительства благого, но все благое мерзостным показывает ему враг, так опять же по изменении этого все представляется ему благоугодным и все бывшее скорбным — как ничуть не бывшим, и усердным он оказывается во благом, и удивляется изменению к лучшему, и никак не хочет отступить от пути добродетели, и уразумевает, что Бог по милости Своей устраивает ему это на пользу и от любви приносит таковое для наставления… Когда же случается эта страшная рать, крепко тогда подобает вооружаться против духа неблагодарности, бояться же и хулы, ибо всеми ими в то время орудует враг»