Нил Сорский - [43]
Преподобный Кирилл знал меру доходов, необходимую для поддержания жизни монастыря, и не стремился к излишнему. Однако святой не оставил никаких письменных указаний о том, где проходит граница между стяжанием и нестяжанием, полагаясь на духовный опыт своих преемников. Так получилось, что игумен Трифон принял ту самую Васильевскую слободку, от которой в свое время отказался святой Кирилл. Несомненно, что вся братия помнила об этом отказе. Возможно, слободка стала последней каплей, переполнившей чашу терпения монастырских старцев. Но это только предположение. Иосиф Волоцкий, описавший конфликт в монастыре, всячески подчеркивал, что игумен-нарушитель был пришлый, не знавший кирилловских обычаев, а Трифон, как известно, являлся постриженником Кириллова монастыря.
Описываемые события произошли в обители задолго до того, как в ней постригся Нил Сорский. Мы уделяем им столь значительное внимание потому, что именно здесь, в самом начале монастырской истории, завязался тот узел противоречий, который впоследствии попытался развязать преподобный Нил. К тому же в этой истории замечательным образом проявились суровые и независимые характеры кирилловских старцев. Перед нами предстают подлинные исторические персонажи. Их имена упоминают монастырские документы того времени. О старце Симоне (Картомазове) рассказывается даже на страницах летописи, которая сообщает, что именно с Симоном советовался игумен Трифон, прежде чем избавить Василия Темного от клятвы, данной Дмитрию Шемяке. «…а игумен Трифон и ин старець свят, именем Симан Карлсмазов, и со всею братьею, благословиша князя великаго поити на великое княжение на Москву, а ркуще: „буди твой грех на нас, еже еси целовал неволею“»[201].
Конечно, подобное стояние за свои убеждения вызывает уважение. Но если бы Нил Сорский был свидетелем конфликта, мы бы вряд ли нашли его имя в списке тех, кто поднялся на борьбу с настоятелем. Будучи человеком твердым и принципиальным во всем, что касалось монашеского поведения, он отвергал путь вражды. «На нетаковых не подобает речми наскакивать, но предоставить Господу исправить дело, силен бо Господь исправить их» — такой была его позиция во всех конфликтных ситуациях.
По словам Иосифа Волоцкого, игумен не выдержал накала борьбы с кирилловскими старцами и покинул монастырь. На его место пришел другой, но он также был чужаком. Этот настоятель любил поговорить на церковной службе и за трапезой, причем отнюдь не на духовные темы. Тогда старцы Илия Чапей и Игнатий Бурмака указали ему на недостойное поведение. И тот попробовал побоями привести непокорных к смирению. Но кирилловских старцев, как известно, не запугать. Да и сам настоятель, думается, по природе своей был человеком незлым. Он понял, что поставил себя в незавидное положение. В общем, устыдившись своей жестокости, игумен покинул Кирилло-Белозерскую обитель. Н. К. Никольский считал, что этим настоятелем был игумен Кассиан. Но и это маловероятно. Скорее всего, в воспоминаниях Иосифа Волоцкого речь идет о Филофее, родном брате игумена Трифона. Последний, став в 1462 году архиепископом Ростовским, в 1465 году поставил настоятелем обители своего ближайшего родственника, чтобы держать монастырь под неусыпным контролем. Он посылал в монастырь приставов, которые взимали с обители разные пошлины и поборы.
Согласно древнему обычаю и завещанию преподобного Кирилла настоятеля утверждал удельный князь, на земле которого стояла обитель. Архиепископ Трифон нарушил древний обычай. Первое время белозерский князь Михаил Андреевич мирился с этим, но через год он «того игумена Филофея» «велел поимати и оковати, да и монастырь велел у него отняти, а игуменити ему не велел»[202]. В общем, Филофея выдворили из обители, а на его место князь, по «челобитью и по прошению всей братьи», поставил игумена Кассиана. Вскоре после изгнания Филофея в 1467 году архиепископ Трифон оставил ростовскую кафедру.
Новый конфликт разгорелся в монастыре в 1478/79 году при игумене Нифонте. Вполне вероятно, что в это время Нил Сорский еще находился в обители. Монастырь оказался втянут в серьезную распрю между архиепископом ростовским Вассианом I (Рыло) и митрополитом Геронтием. Преемник Трифона на ростовской кафедре архиепископ Вассиан продолжил его политику: он захотел судить кирилловского игумена и братию, а также брать пошлины с монастыря. Нифонт, следуя древней традиции, не пожелал ему подчиниться. Его поддержал князь Михаил Андреевич. Вражда набирала обороты, иногда доходило до смешного. Однажды мимо кирилловской обители на Белоозеро ехал десятинник ростовского архиепископа. По дороге у него сломалась дуга. Подъехав к обители, он попросил у игумена новую. Но Нифонт отказал ему в таких выражениях: «Дати мне тобе дуга — и мне тобе и иное давати» (то есть если дам тебе дугу, придется и другое давать)[203]. Эта история не вымысел, поскольку рассказана ее свидетелем — Иосифом Волоцким, проживавшим тогда в обители под видом трудника.
Понимая, что собственными силами начавшегося штурма не отбить, игумен Нифонт и князь Михаил Андреевич обратились за помощью к митрополиту Геронтию. Тот назначил суд, в котором участвовали обе стороны. Правота кирилловского игумена была очевидна, и у дьяка Федора Пулуханова, представлявшего ростовского архиепископа, не нашлось веских аргументов. Поэтому митрополит Геронтий выдал князю Михаилу Белозерскому грамоту в том, что ему подобает игумена Кириллова монастыря «судити по старине, как было при его отце, при князе Андрее Дмитриевиче, опричь духовных дел; а игумен судит свою братью старцов сам»
