Нил Сорский - [42]

Старец Нил старался избегать всяких забот и разговоров об умножении монастырских богатств. Но не всегда это удавалось. Покинув мир и придя в монастырь, его обитатели продолжали заниматься обычными мирскими делами. Больше всего они заботились о приобретении различных имений, гордясь богатством своей обители, и при этом думали, что творят благие, добродетельные дела. Все это, считал Нил Сорский, происходит от «неразумия» — непонимания Божественных писаний. «Ибо Господь и сам, если бы захотел, мог бы сделать нас богатыми, но иноку достаточно и малых потреб», — говорил он.

Когда Нил понял, что жизнь в монастыре перестала приносить духовную пользу, то задумал покинуть его. Это решение он принял не вдруг, тем более что преподобный Кирилл не благословлял инокам покидать место своего пострижения. Старец Нил тоже не любил самочинства, то есть своеволия, когда человек поступает, сообразуясь только с собственным мнением. Этот грех он считал едва ли не самым тяжелым из монашеских грехов. Впоследствии, когда Нил стал настоятелем скита, он готов был простить своим инокам многое, но за самочинство изгонял без колебаний.

В монастыре преподобный выработал главное правило своей жизни: он ничего не делал без свидетельства Божественных писаний. Если собирался совершить какой-либо поступок, то сначала обращался к житиям святых. Если в них не находил подтверждения своим желаниям, то до времени откладывал дело. Жития были для Нила не просто назидательным чтением, но непререкаемым в своей авторитетности образцом для собственной жизни. Такое отношение к житийным текстам было присуще и древним святым. Так, Симеон Новый Богослов говорил, что на Страшном суде люди будут осуждены, если они не подражали святым и не читали их жития: «Богатых будут судить те святые, которые в жизни были богаты, бедных — те, что были бедны, женатых — женатые, а безбрачных — те, что не состояли в браке». Короче, «каждый человек грешный в страшный день Суда напротив себя в жизни вечной и в неизреченном том свете увидит подобного себе и будет осужден им»[197].

Старец Нил много времени посвятил переписыванию житий. Эту работу он продолжил впоследствии в своем скиту на Соре. В результате многолетнего кропотливого труда появились три объемных сборника текстов. В Житии Саввы Освященного Нил прочитал о том, что святой Савва долгое время жил в Лавре Евфимия Великого. Однако через некоторое время он покинул монастырь, потому что святой Евфимий и его старцы скончались, а устав постепенно стал изменяться. История всех монастырей развивается сходным образом. Основатель обители — это всегда яркая харизматичная личность. Он, как магнит, притягивает к себе людей и способствует их духовному росту. В его присутствии все конфликты и недоразумения быстро гасятся, а чужое и случайное по духу отсекается само собой. Но наступает неотвратимый и печальный день, когда основатель обители завершает свое земное поприще. На иконах изображается, как иноки рыдают, собравшись у одра духовного отца. Те же сцены описываются в житиях. И это не общее место, а реальная драма, переживаемая насельниками. Некоторое время после кончины святого жизнь в обители определяют его сподвижники, ученики. Но со временем уходят и они. Остается только память о прошлом, монастырский устав. Однако письменное слово не имеет такой силы воздействия, как живой пример. Появление пришлого игумена часто сопровождается тяжелыми конфликтами.

Преподобный Кирилл заповедал своим инокам строгое нестяжание. Если в обители чего-либо недоставало, то святой не позволял просить милостыню у мирских людей. Но не все могли согласиться с такой строгой жизнью в нищете и скудости. Через шесть лет после преставления Кирилла один за другим преставились его ученики Иннокентий и Христофор. И вот в обитель, как говорили очевидцы, пришел чужой игумен. Он нарушал устав преподобного Кирилла. Монастырские старцы Симон (Картомазов), Михаил (Трепарев), Иринарх (Сухой), Феогност (Обобуров), Феодот (Проскурник) не стали молчать. Особенно рьяно выступал старец Досифей (Неведомицын). Настоятель в ярости неоднократно бил его своим жезлом. Однажды (а дело происходило в трапезной) игумен ударил старца так, что тот упал с помоста и потерял сознание. Но придя в себя, несгибаемый Досифей сказал своему обидчику: «…Аще восхощешь мя и смерти предати, аз же не престану глаголати о сих тебе»[198].

Н. К. Никольский считал, что эти драматические события разворачивались в обители при игумене Трифоне (1434–1448). Причиной недовольства братии стало увлечение игумена стяжательством. Он принимал земельные вклады, держал монастырские деньги не в казне, а у себя в келье, покупал на них земли лично для себя, перестраивал монастырь, «не дорожа стариной Кириллова времени»[199]. В свое время преподобный Кирилл не принял село, которое хотел подарить обители боярин Роман Иванович. Село находилось далеко от монастыря, и монахам пришлось бы надолго отлучаться из обители, чтобы наблюдать за монастырской собственностью. Такое близкое и долгое общение с миром могло повредить духовной жизни иноков, подвергнуть их соблазнам. А именно от этого старался оградить свою братию святой настоятель. Взамен села игумен Кирилл попросил боярина присылать в монастырь хлеб. В другой раз святой отказался принять село как заупокойный вклад боярина Даниила Андреевича. Эти сообщения Жития некоторые исследователи считали недостоверными, указывая, что вотчина монастыря сформировалась еще при жизни преподобного Кирилла. Однако, хотя грамоты и свидетельствуют о большом количестве приобретений, речь в них идет о небольших покупках: пожнях, нивах, наволоках, пустошах, отдельных деревнях. Все эти угодья располагались непосредственно вокруг обители, по обоим берегам Шексны, к востоку до Уломского озера и к югу до реки Славянки