Немцы в России. Мятежный род Баллодов между немцами, евреями и русскими - [88]

Стало быть, судьба свободы находится в руках тех, кто ценит ее ради нее самой. Это – бюрократия, что заметил Вебер: «Крупный капитал и банки были единственными, помимо самого чиновничества, кто был заинтересован в господстве бюрократии под прикрытием псевдоконституционализма, при условии, что им дадут возможность бесконтрольно делать деньги и ликвидируют зубатовщину».

В XX веке бюрократия оказалась самым жизнестойким элементом российского общества. Согласно Веберу, она пережила царя, а мы могли бы добавить, что она пережила и Ленина, и Сталина, и Хрущева, и даже выдвинула своего человека на роль демиурга советского общества. В русских очерках Вебера российская бюрократия выглядит в высшей степени непрезентабельно. Она – злодей русской истории. По контрасту с бюрократией земство – это воплощение всех добродетелей. Земство, говорит Вебер, развеяло миф о неспособности русских к самоуправлению. Все действительные достижения в модернизации русского общества – это заслуга земства.

Напротив, действия бюрократии находятся в полном соответствии с ее материальными интересами. Причем ее материальные интересы состоят не в сохранении собственности, а в сохранении функции контроля над обществом. При этом для бюрократической среды характерен тип прагматического деятеля, увлеченного, как выражается Вебер, «романтикой дела». Той же «романтикой дела» движимы и многие революционеры, как тонко заметил Вебер: «…романтический прагматизм социалистически-революционной интеллигенции… близок, несмотря на протесты его представителей, к «государственному социализму», и от него очень короткий путь ведет в авторитарно-реакционный лагерь. Быстрое превращение крайне радикальных студентов в крайне «авторитарных» чиновников не обязательно объясняется их личными врожденными свойствами и заниженным стремлением заработать себе на кусок хлеба».

Отметим еще один аспект представлений Вебера о социальном макроконфликте в российском обществе: «…власть не подлежит никакой особой группе исключительно. Наоборот, все группы подлежат власти. Поэтому борьба в обществе идет не за землю или иную собственность, а за власть». Иными словами, власть в России – единственная реальная субстанция, которой имеет смысл обладать. Вебер: «Со своей стороны власть в течение столетий и в последнее время делала все возможное, чтобы еще больше укрепить коммунистические настроения».

Какая же мораль следует из прочтения текстов Макса Вебера, текстов ученого, труды которого уже более ста лет пристально изучаются во всем мире? Можно высказать две мысли.

Первая мораль, поверхностная, – о селе. Во время Сталина, при колоссальных людских потерях, российское село было модернизировано, а сейчас, по прошествии двадцати пореформенных лет, село погружается в нищету. Это пришлось осознать всенародно после лесных пожаров 2010 года[156]. Чтобы сохранить Россию, придется пересмотреть советский опыт по селу, по лесу, по сельской жизни вообще. Ведь Россия, как и другие народы и страны мира, идет от села. И Россия пока еще ближе к селу, даже к язычеству, к природе, откуда идет общественная мораль, справедливость, чем наши западные соседи.

А вторая мораль, более важная, – где найти силы к сохранению России. Вебер подсказывает ответ – это бюрократия, чиновники, менеджеры. Перефразируя Маркса о пролетариате, которому нечего терять, у российской бюрократии есть что терять – власть. Они, наши бюрократы (что сейчас наблюдаем в России), могут обучить своих детей в Англии, но не могут сохранить свой статус переездом в Англию. Модернизация России находится в их руках, и мировой кризис дал им великий шанс.

Институционализм как теория госрегулирования

Наиболее известной школой в истории государственного регулирования непременно остается немецкая школа Густава Шмоллера и его ученики Карл Баллод, Вернер Зомбарт и другие, а наиболее популярной практикой государственного регулирования являются законы государственного социализма в Германии времен Бисмарка. Правда, это относится к XIX веку. А в XX веке популярность обрела американская школа институционализма. Мы остановимся на двух именах: Карл Поланьи и Дуглас Норт.

Карл Поланьи (1886, Вена, – 1964, Онтарио) – американский и канадский экономист, антрополог и социолог венгерского происхождения. Широкую популярность в мире имеет книга Карла Поланьи «Великая трансформация» (Te Great Transformation, 1944)[157]. Поланьи считает, что рынок имеет право на существование только как встроенная в социальную ткань общества система. Рынок должен быть подчинен обществу. Рыночные принципы не могут быть основополагающими, поскольку могут разрушать социальную структуру, что и происходило, по мнению Поланьи, в период становления капитализма в XIX веке, когда «сатанинская мельница капитализма перемалывала людей в массы». Главная идея Поланьи состоит в том, что если рынку позволить действовать беспрепятственно, он разрушит человеческую и природную субстанцию общества, «физически уничтожая самого человека и превращая среду его обитания в пустыню». Получается, что рынок имеет право на существование только с определенными институциональными ограничениями, – такова позиция Поланьи.