Немцы в России. Мятежный род Баллодов между немцами, евреями и русскими - [87]
Вебер в 1906 году сумел разглядеть в российской ситуации то, чего не заметили его современники, и уже это небезынтересно. К тому же он обратил внимание на некоторые особенности русской реальности, которые, как теперь видно, вели к чему-то «совершенно небывалому», по выражению самого Вебера.
Вебер придавал огромное значение господству общинной культуры («архаического аграрного коммунизма») в главнейших земледельческих районах России и полагал, что именно он в значительной мере определит содержательную сторону надвигающейся революции. Вебер пишет: «Путь русской социально-реформистской либеральной демократии – это путь самоотречения. У нее нет выбора… Им приходится выступать за аграрную реформу, в результате которой возникнет экономическая практика и возобладают экономические отношения не в духе технико-экономического «прогрессивного» волюнтаристского социализма, но по сути в духе архаического крестьянского коммунизма».
Вебер проявил большой интерес к дискуссии по земельному вопросу на страницах журнала «Русское богатство». В его изложении народнический проект земельного устройства России поразительно напоминает будущие сталинские колхозы. И действительно, в большевистской практике община превратилась в производственный кооператив, как того хотели младонародники. Трансформированная таким образом община, пишет Вебер, «имеет принципиальный суверенитет в отношении индивида, но сама находится под контролем полиции», при том, что за этим проектом стоит «твердое убеждение, что деревня может одновременно быть принудительным объединением и добровольным товариществом, остаться и тем и другим или, если угодно, стать и тем и другим, и что индивид останется привязанным к общине отчасти вынужденным образом, поскольку выход из нее нужно улаживать, а отчасти по своей воле, поскольку будет претендовать на сохранение своего надела». Эта схема хорошо просматривается в колхозном строе, но младонароднический идеал, как замечает Вебер, имеет еще одну сторону: «Программа младонародников исходит из цехового принципа «потребительского хозяйства», то есть не спрашивает, как с наименьшими затратами труда обеспечить максимальное производство на данной площади (принцип аграрного капитализма), а ставит себе цель обеспечить на данной площади пропитание возможно большему числу людей при условии, что они сами здесь работают».
Если иметь в виду аграрную реформу большевиков, то сценарий Вебера вполне может выглядеть как раннее и довольно точное предвидение. Несколько иначе дело обстоит с аграрной реформой Столыпина, которая началась буквально тогда же. Вряд ли Столыпин читал Вебера, но здравый смыл, вероятно, подсказал ему то же самое оправдание для «деспотических» методов. К сожалению, одного «деспотизма» было недостаточно для того, чтобы «построить в стране капитализм», и попытка Столыпина сорвалась. Эстафету «деспотизма» приняли у Столыпина большевики. В их руках в конце концов аграрная реформа получила другую содержательную начинку, но технический расчет был тот же: совершить чудо, не имея на него денег и не считаясь с «социальными издержками».
Второй сюжет, предложенный Вебером при обсуждении русских реалий начала XX века, выглядит, как нам кажется, чрезвычайно увлекательным. Вебер настойчиво подчеркивает, что в России отсутствуют условия, благоприятные для таких ценностей, как «индивидуальные права человека» и даже «священное право собственности». Но не следует думать, что Вебер присоединяется к расхожим (и тогда, и теперь) представлениям о том, что русское общество или русский народ еще не созрели для свободы. Вебер утверждает нечто гораздо более остроумное. Он возвращается к своей любимой теме об условиях, породивших в Западной Европе «культуру индивидуализма и предпринимательства», и полагает, что Россия попросту «проскочила» это состояние, или, иначе говоря, проскочила «фазу раннего капитализма». А вместе с ней и особую духовную атмосферу, о которой Вебер пишет так: «Политический индивидуализм западноевропейской идеи прав человека имеет разные корни. Один из его «идеальных» корней – религиозные убеждения, не признающие человеческого авторитета, поскольку такое признание означало бы атеистическое обожествление человека. Эти убеждения при современной форме «просвещения» вообще уже не могут широко прижиться». Иными словами, всеобщая эволюция сознания, пройдя через рационализацию «прав человека», довольно скоро об этих «правах» забывает и уже не возвращается в состояние, породившее эту конкретную «ценность».
Но этой духовной (религиозной) стороны мало. Есть еще и «материальная» сторона дела. На этапе позднего капитализма, а именно в эту фазу Россия сразу и попала, материальные интересы буржуазии уже не совпадают с либеральными ценностями, с идеалом «свободной личности». Свобода не сулит им никакой материальной выгоды. Вебер: «Шансы на «демократию» и «индивидуализм» были бы невелики, если бы мы положились на закономерное действие материальных интересов. Потому что материальные интересы явно ведут общество в противоположном направлении. Развитие экономики ведет к возрастанию несвободы».
