Нехамка только теперь заметила, что вылила всю воду не под кусты, а мимо, и снова пошла к колодцу. Сквозь редкие деревья она увидела, что почтальон уже недалеко от их двора.
Сердце у Нехамки заколотилось; боясь оглянуться, она напряженно ждала. Если есть письмо, Рахмиэл сейчас повернет сюда. Нагнувшись над колодцем, она так раскачала веревку, что ведро зазвенело. И тут она задумала: если вытянет полное ведро, не расплещет ни капли, значит, будет письмо от Вовы. Осторожно крутила она ворот. Бережно поставила полное ведро холодной воды на сруб, отвязала мокрую веревку и стала гадать, о чем может написать Вова в своем первом письме. И тут услышала, как Рахмиэл зовет ее. Нехамка вздрогнула. Ведро выскользнуло из рук и со звоном полетело вниз, несколько раз перевернулось в темной глубине колодца и шумно плюхнулось в воду.
— Ой! — вскрикнула она и со всех ног помчалась навстречу старому Рахмиэлу. Крепко прижала письмо к груди и, даже не поблагодарив старика, побежала в дом. Нехамка сияла от счастья. Сбросив туфли, взобралась с ногами на узенькую железную кровать, торопливо разорвала голубой конверт и всплеснула руками. Письмо было от старшей сестры Крейны.
Нехамка расплакалась. Она была так уверена, что письмо от Вовы!
Письмо было от 20 июня. Крейна писала, что скучает по отцу и по ней, своей единственной любимой сестре, что очень хочет видеть ее, но этим летом она на каникулы домой не приедет, потому что собирается вместе с группой студентов на экскурсию. Из Киева они поедут по Днепру до Херсона, побывают в Каневе, на могиле Шевченко, в Запорожье посмотрят Днепрогэс. От Евпатории до Алушты они пойдут пешком. На Ай-Петри встретят восход солнца над морем. Заберутся на самую высокую гору Роман-Кош, побывают в Кузьма-Демьяновском монастыре, в Никитском саду, в бывшем царском дворце в Ливадии… Больших расходов экскурсия не потребует. Спать они будут в брезентовых палатках, которые понесут в рюкзаках, сами будут готовить еду, но стипендии ей все же не хватит, и поэтому она просит тотчас по получении письма выслать ей немного денег…
Нехамка горько усмехнулась.
Только неделю тому назад Крейна мечтала об экскурсии, о палатках… А сейчас… Что с ней, где она?
С края хутора, где находилось правление колхоза, донесся глухой звон: ударяли по рельсу, привязанному к ветке старой акации.
«Что там еще?» — встревожившись, подумала Нехамка и соскочила с постели.
И чтобы никто не подумал, будто она горюет, не получив от Вовы письма, Нехамка нарядилась в голубое с цветами платье, переплела косу и надела новые туфли.
Когда она подошла к колхозному двору, там уже были все хуторяне. Пожилые колхозники и колхозницы стояли кружком около ворот. Иные сидели во дворе на дышлах возов и на длинных тяжелых скамьях в палисаднике. Говорили о последней сводке, об Эльке Руднер, которую видели днем возле молочной фермы, и, главное, о полученных письмах. Девушки, приодетые, собрались возле колодца, обступив молодую учительницу, которая имчто-то оживленно рассказывала. С визгом носились между возами и арбами ребята.
Нехамка хотела подойти к девушкам, но, увидев учительницу, стала в сторонке.
В общем гомоне она слышала, как переговариваются женщины:
— А Додя Бурлак сегодня спять четыре письма получил.
— А вы не получили?
— Мой написал, как приехал в Гуляйполе… в тот самый день.
— Я вот только одно письмо получила. Матерям часто не пишут.
— Если бы девушке, писал бы каждый день.
— Сегодня, слава богу, все получили…
«Все», — повторила про себя Нехамка. Сердце у нее ныло от зависти. «Есть ли письмо родителям Вовы? Наверное, и они не получили, — старалась она себя утешить. — Может, его письма затерялись?»
Кто-то положил ей руку на плечо. Она стремительно обернулась: возле нее стояла Бася, ее подружка.
— Привет тебе от Иоськи, — сказала она весело. — Получила письмо! Он в одной части с Вовой. А Вова что тебе написал?
— Ничего, — ответила тихо Нехамка.
— Как? — удивилась Бася. — А ведь Калмен Зогот сегодня получил…
— Откуда ты знаешь?
— Я сама видела.
Нехамка закусила губу. Вот как, значит. Им написал… Что ж, она заслужила…
— Ладно, ты уж не переживай. Еще получишь… Пойдем, сядем поближе. — Бася потянула ее за руку. — О чем собрание, не знаешь?
— Собрание? — рассеянно переспросила Нехама. — Нет, не знаю.
Из правления вышел Хома Траскун — уполномоченный сельсовета и парторг, — вместе с ним Триандалис, Друян и еще несколько хуторских коммунистов.
— Ну, давайте, товарищи, начнем, — громко сказал Хома, направляясь в палисадник.
Все двинулись вслед за ним. Уселись — кто на скамьях, кто на траве, а кто прислонился к дереву.
Хома занял место за вкопанным в землю столиком и, прищурившись, внимательно оглядел присутствующих.
— Давайте, товарищи, начнем, — повторил он, — Хонця в Санжаровке, на совещании райкома, так что дожидаться его не станем. Кобылец здесь?
— Дома. У него там веселье, — ухмыльнулся Риклис.
— Что вдруг за веселье? — хмуро спросил Хома, не любивший Риклиса.
— Откуда мне знать? Вы разве не слышали, как Зелда ревела? — сплюнул Риклис.
— Тише. Вон он идет, — показал Калмен Зогот на ворота.
Хома открыл собрание. Вынул из бокового кармана газету, не торопясь прочитал утреннюю сводку Информбюро, потом долго откашливался и наконец стал разъяснять, какие задачи теперь стоят перед колхозом. Надо снять урожай, срочно вывезти хлеб, который так нужен фронту, и усилить бдительность. Известны случаи, рассказывал Хома, когда фашистские самолеты сбрасывают ночью парашютистов, чаще всего в районе, где находятся немецкие колонии. Штаб дружины устанавливает два поста.
