Разрумянившаяся, в новом платье с белым воротником, окаймлявшим ее тонкую шею, она была еще красивее.
— Сеня, — сказала она тихо, словно поверяя ему тайну, — я боюсь одна идти домой. Ты меня проводишь?
Он растерялся. Серьезно или шутит?
— Ты не хочешь? — спросила она испуганно, видя его замешательство.
— Что ты? — он покраснел.
Нехамка благодарно улыбнулась ему своими блестящими, озорными глазами и легко, словно на кончиках пальцев, пошла вперед. Сеня двинулся следом.
В школе все еще играл оркестр, там танцевали. Из окон доносился веселый шум. А Нехамка и Сеня уже спускались по вечерней, слабо освещенной улице, стараясь держаться в тени, боясь, чтобы их не заметили.
Вскоре они вышли в степь. По одну сторону склона, на котором раскинулся хутор, тянулись густые поля пшеницы и цветущие подсолнечники, по другую были кукурузные поля и баштаны. На скошенном лугу высились свежесметанные скирды сена, а вдоль дороги росли молодые акации. И на все это с высокого неба глядела большая белая луна, заливая окрестность мягким сиянием.
— Как красиво! — воскликнула Нехамка и вдруг бросилась бежать.
Сеня помчался за ней. Легко, как ночная бабочка,
Нехамка носилась между акациями, ловко увертываясь от Сениных рук.
— Не догонишь, — дразнила она его, — не поймаешь…
Но Сеня умел бегать не хуже Нехамки. На вершине холма он догнал ее, схватил обеими руками, притянул к себе. От неожиданного прикосновения Нехамка вздрогнула. Сама себя не понимая, прижалась, закрыв глаза, поцеловала… И тут же вырвалась. Спустя секунду она уже сломя голову бежала с холма по дороге, что вела в Бурьяновку.
Сеня стоял как в чаду. Что это было? Как могло это быть? Он ничего не понимал. Но на душе было радостно, светло.
В школу он в тот вечер не вернулся. Пошел домой, к себе в хутор.
А через две недели был объявлен набор комсомольцев на Дальний Восток. Мобилизовали и Сеню.
Перед отъездом ему очень хотелось повидаться с Нехамкой. Обрадуется ли она ему? Что она ему скажет? Но пойти в Бурьяновку он не решался. Та светлая, лунная ночь представлялась ему сном. А иногда казалось даже, что и сон этот он выдумал… Никогда не ходила она с ним в степь, не бегала там среди посеребренных луной акаций, не целовалась…
Он все-таки сходил бы в Бурьяновку, если бы нашел подходящий предлог. Нехамкин хутор был для него теперь самым красивым местом на свете. Там, казалось ему, все должно быть каким-то другим, особенным. Ему так хотелось посмотреть на дом, в котором живет Нехамка. И может, он нечаянно встретил бы ее на улице…
Но сколько Сеня ни ломал голову, он так и не придумал предлога, чтобы пойти в Бурьяновку. Не умел парень лгать, даже самому себе.
Три года работал Сеня далеко в тайге, в двухстах километрах от Комсомольска. И только недавно, после внезапной смерти отца, вернулся в Гуляйполе. В армию егопока не брали из-за искалеченного пальца на правой руке.
Иващенко на следующий же день после того, как мобилизовали его шофера, посадил Сеню на свою старую, разбитую «эмку».
… — А тот вечер… Выпускной вечер ты хоть помнишь? — спросил неуверенно Сеня.
Они стояли возле машины. Когда Иващенко и Додя Бурлак ушли, Сеня зажег фары; бледный свет падал на Нехамку, на ее загорелое лицо, голые руки, на черную косу, переброшенную через плечо. Сеня смотрел на нее с восхищением, все еще не веря, что это она — та, из-за которой он столько пережил, о которой так часто думал.
— Нехама… — сказал он тихо.
— Что?
— Ты меня, наверное, совсем забыла? Она молчала.
— А я помню все… Степь. Ту лунную ночь… акации у дороги… Я помню даже белый воротничок на твоем платье. И…
— Что — и? — с любопытством взглянула на него Нехамка.
За время, что они не виделись, парень стал выше ростом, шире в плечах. Нехамка поймала себя на том, что ей хочется протянуть руку и дернуть Сеню за кудрявую светлую прядь, лихо свесившуюся ему на лоб.
… Ну что ж, быть может, эта встреча, когда так тяжело на сердце, ей предназначена судьбой? Вова не пишет, должно быть сердится… не хочет и думать о ней. Что ж, теперь она может не думать о Вове. И все же ей было не по себе.
Нехамка встретила Сенин взгляд и смущенно отвернулась.
— Что же ты молчишь? — спросила она.
— Так.
— Не хочешь сказать?
— Сама знаешь… — он нерешительно взял ее за руку.
Нехамка почувствовала, что его пальцы дрожат и ей это приятно. Она быстро отняла руку.
— Говори же. Расскажи хоть о тайге.
Сеня огляделся, прислушался: не приближаются ли шаги, не возвращается ли старик, который провожал Иващенко? Ему хотелось, пока они вдвоем, спросить у Нехамки, почему она тогда удрала от него, он столько думал об этом с тех пор, так и не мог понять причины, а главное, не знал, захочет ли она теперь с ним встречаться.
— Почему ты молчишь?
— Вот что, Нехамка… Я хочу спросить у тебя…
— Погоди, — перебила его Нехамка, подняв голову. — Слышишь?
Нехамка увидела в небе быстро надвигавшуюся звездочку.
— Самолет, — воскликнула она, — он летит сюда… погаси фары, скорей!
— Это наш, — успокоил ее Сеня, но фары все-таки погасил.
Стало очень темно.
— А может, фашистский?
Гул все нарастал. Самолет пронесся над их головами по направлению к немецкому селу Блюменталь.
