Перевод Т. Лурье-Грибовой
1
Шефтл Кобылец, яростно щелкая в воздухе кнутом, погонял своих буланых. Телега с грохотом неслась мимо веселокутского баштана, поднимая густую теплую пыль с разбитой за день колесами и скотом дороги.
Над буйно зеленевшим баштаном, тянувшимся до самых гуляйпольских могилок, уже садилось, разливаясь оранжевым заревом, раскаленное солнце. Вдоль дороги, мерно покачиваясь, вздыхали, перешептывались длинные, заостренные листья кукурузы и желтые венцы подсолнухов, широким кольцом опоясавшие баштан.
Шефтл Кобылец, широко расставив ноги, сидел на жидкой охапке соломы, подскакивая на каждой кочке вместе с тележной осью.
Искоса поглядывая на баштан черными, как смородина, глазами, он то и дело шмыгал носом и огорченно сплевывал сквозь зубы.
— Везет же людям! Какие подсолнухи вымахали!.. Но-о!..
Он все оглядывался на ряды подсолнухов и щурил левый глаз, точно подсчитывал, сколько же это семечек чистым весом соберет со своих десятин Веселокутский колхоз.
— А, на что оно мне сдалось! Все равно не мое… Куды, курносые!
Шефтл возвращался из Веселого Кута. Он изъездил село вдоль и поперек, думал нанять одного двух подручных на время уборки. Пришлось уехать ни с чем, и сейчас он срывал сердце на лошадях за то, что гонял их без толку.
— Айда! — кричал он, нахлестывая вожжами лошадиные шеи. — Куды?! Чтоб им сгореть вместе с их подсолнухами, из-за них и работника не наймешь… Но-о, курносые! Но-о!..
С тучей пыли он влетел на плотину и пустил лошадей мелкой рысью.
Внизу мутной зыбью подрагивал ставок, чуть дальше чернели в огненном небе редкие купы камышей. Возле них, склонившись над водой, стояла девушка. Шефтл повернул туда свое скуластое небритое лицо, разглядел, что девушка не здешняя, не бурьяновская, и натянул вожжи.
Лошади пошли шагом.
Девушка стояла по щиколотки в воде и стирала кофточку. Ее зеленая юбка с захлестнутым за пояс подолом обтягивала крутые бедра и обнажала полные ноги с крепкими, круглыми икрами.
Она шлепала по воде мокрой кофточкой, ставок вокруг нее ходил ходуном, и к плотине бежали маленькие красноватые волны.
Шефтлу вдруг почудился тонкий, пряный запах зеленого луга.
За плотиной он соскочил с телеги, здоровым тумаком завернул лошадей и, подобрав вожжи, погнал их в мутную, глинистую воду. Телега передними колесами въехала в ставок. Шефтл стоял с вожжами в руках и посвистывал.
Кобылы осторожно коснулись храпами прохладной поверхности пруда, шумно выдохнули воздух из ноздрей, точно сдувая с воды невидимую пыль, и не спеша стали тянуть сквозь зубы сумрачно розовевшую воду.
А их хозяин привалился плотно сбитым плечом к грядке телеги и все посматривал прищуренным глазом в ту сторону, на камыши, где девушка полоскала кофточку. Над его низким упрямым лбом топорщилась шапка черных волос.
«Ну и девка, что тебе твой подсолнух!.. Кто она?» Он сплюнул сквозь зубы и посвистал буланым:
— Фью-у… Хлещите! Куда вас несет? — Ему хотелось подольше задержать лошадей на водопое.
Девушка разогнула спину и слегка повернула свою светловолосую голову к Шефтлу.
Теперь Шефтл открыто смотрел на нее. Девушка выпрямилась во весь рост, ее обнаженные ноги белели над водой.
«Красивая девка!»
— Пр-рр, курносые!..
«Ядреный подсолнух… Такую хоть поперек реки клади заместо гати весной…»
— Но-о, черти! Годи! — крикнул он буланым. — Годи! Передние, меньшие колеса резко взяли в сторону, вода между ними завилась водоворотом и всколыхнула вокруг мелкие волны, которые с плеском покатились к камышам, к девушке. Заметив, что она снова посмотрела на него, Шефтл торопливо расправил вожжи, на ходу лихо вскочил на телегу и с оглушительным грохотом отъехал от ставка. Он уже свернул на улицу, а ему все казалось, что девушка стоит и смотрит ему вслед.
Шефтл Кобылец уже давно подумывал о том, чтобы взять жену в дом. Помощницу. У себя на хозяйстве он был считай что один и никогда не управлялся в срок. Вечно он опаздывал сеять, потом косить, убирать хлеб с поля и молотить.
Весь вечер он слонялся по двору и ворчал на больную, сухонькую мать, которая, сгорбившись, сидела на рядне около завалинки и тихо бормотала молитву.
— Говори, что хочешь, — одному в степи не справиться. Земле нужны руки — и все тебе тут. Руки и пот нужны земле. По такой жаре зря только гонял лошадей, никто не идет. В коллективы полезли, лентяи…
— Ну, зачем ты это мне говоришь? Что с меня возьмешь? — вздохнула в ответ старуха, прервав молитву.
Шефтл присел рядом с ней на завалинку и тяжко засопел.
— Один я ничего не сделаю, хоть бы не знаю как жилился. Хоть разорвись, одному с ней не сладить, с землей.
Сегодня больше, чем когда бы то ни было, ему хотелось жаловаться, бранить мать, которая сидит у него на шее, больная, безрукая. Помощи от нее нет, так хоть выговорить ей за все — за несжатое поле, за неполадки в хозяйстве, за себя.
