Мой дом — не крепость - [147]

У нас все давно было решено, мать Ирины, конечно, об этом догадывалась, но, будучи женщиной практичной и немного старозаветной, нет-нет да и затевала «безотносительный» разговор о том, что молодежь нынче ветреная, торопится, а семью, мол, создавать надо, когда у обоих есть в руках кусок хлеба, то есть какое-нибудь ремесло. Намеки ее пропадали втуне — мы и так хорошо понимали, что надо учиться.

Теперь я делал это с удвоенной энергией. В заочном секторе института творилась послевоенная неразбериха, можно было сдавать кому угодно и что угодно, и я, оставаясь по вечерам в крошечной комнатке школьной библиотеки, до рези в глазах читал, читал и читал толстенные тома вузовских учебников, а потом ловил преподавателей в коридорах института и сдавал экзамены один за другим.

Я одолел вуз залпом, немногим более чем за полтора года. Если учесть, что до третьего класса меня не отдавали в школу, а в десятом я до и после войны проучился в общей сложности месяцев пять, то выходит на всю учебу — около девяти лет. Наверстал время, отнятое войной. Честно говоря, я до сих пор втайне горжусь собой. Да еще с красным дипломом! Провалы в знаниях были, что там говорить. Всю жизнь я затыкал, заделывал эти пустоты.

С питанием было туговато. Не раз я тайком от мачехи разбавлял обеденный борщ кипятком — количество хоть ненадолго создавало иллюзию сытости, крошил в пшенный кондёр сырую луковицу, чтобы он стал погуще, но уловки мои мало помогали, я постоянно ходил голодным. Такое время!

Мать Ирины прекрасно все понимала и носила мне в жестяной банке из-под монпансье то кукурузные лепешки, то вареный картофель в мундире, то даже хлеб с салом. Я изо всех сил отнекивался, краснел, как гимназистка, уверяя, что сыт, но она оставляла банку у меня на столе в библиотеке и уходила. И я ел, торопясь и глотая куски непрожеванными, чтобы кто-нибудь из учителей не увидел. Бывая у Ирины, иногда выдерживал характер и наотрез отказывался есть с ними, но чаще правила хорошего тона летели вверх тормашками, и я за обе щеки уминал кукурузную кашу или пюре с огурцами. В такие вечера. Ирина была со мной ласковей, чем обычно. Однажды она выложила мне напрямик все, что думает по поводу моих маневров:

— Я рассержусь, Женя. Неужели боишься, будто я воображу, что ходишь ко мне ради… господи, язык не поворачивается! — ради тарелки супа! Я же знаю, как сейчас трудно приезжим! У нас все-таки — какое-никакое хозяйство: огород, садик, мать запасла кое-что. Я же говорила тебе, почему в вечерке учусь. Ходила в лес по дрова, таскала мешки с травой, разводила кроликов. Мать — в школе, а дом — на мне… И ты, пожалуйста, оставь свои деликатности, слышишь? Они бесят меня. Заработаешь чахотку — не выйду за тебя замуж! — В ее возмущенных глазах появлялась искорка смеха, я спешил воспользоваться этим, чтобы запечатать ей рот поцелуем, если матери не было поблизости.

Может, и не выдержал бы такого темпа, если бы не Ирина и ее мать. За полтора года я сдал в институте что-то около полусотни экзаменов, и мне оставалось совсем немного.

Тем летом Ирина стала моей женой.

Я перебрался к ним со своими немудреными пожитками: вещмешок с книгами и армейский самодельный чемодан, обтянутый авиационной перкалью, в котором лежали шинель (я уже имел стеганку) и стоптанные сапоги.

Осенью получил диплом и устроился на работу. Ирина еще три года училась заочно на медицинском, ездила на сессии, подбрасывая маленького Алешку бабушке, я нахватывал побольше часов, чтобы свести концы с концами, но эти трудности не омрачали нашего небосклона. Больше того. Сейчас, когда у нас есть все, что требуется человеку для нормальной жизни, мы часто вспоминаем то молодое счастливое время…

Вот и конец моей истории.

Теперь, когда я выложил ее целиком, многое засветилось в памяти ярче, приобрело иной оттенок.

«Познай самого себя!»

Нет, не простаки были те семь греческих мудрецов![16]

* * *

К свадьбе почти все готово. Через несколько дней наш Алешка станет главой новой семьи. Еще одна маленькая ячейка! Хотим с Ириной надеяться, что она будет прочной.

Мы оба — и я, и Ирина — то и дело читаем ему мораль на будущее, хотя отдаем себе отчет, что это ничего не изменит, видим, как он вежливо и согласно кивает, пропуская наши наставления мимо ушей, но продолжаем зудеть: так уж устроены старики — убеждены, будто без них и каша не сварится.

А в общем, мы знаем: они не подведут, не посрамят ни нас, ни своего времени! Надо только пожелать им счастливой дороги!

Вчера под вечер молодые собрались гулять. Алексей напомаживался перед зеркалом в спальне, долго воевал с широким пижонским галстуком, подарком невесты, а Маша ждала его в гостиной, болтая с Танюшкой. Я и Ирина ходили от одного к другому, неприкаянные, немного потерявшиеся, наверное, потому что понимали, как из героев первого плана превращаемся в «фон», на котором развернутся другие судьбы, другие события. Это было приятно и грустно одновременно.

Все в мире имеет свое продолжение. Важно, чтобы последующее было лучше своего начала.

Когда они ушли, мы, не сговариваясь, прилипли к окну. Танька тоже умчалась. Кажется, на кружок.