Моряк из Гибралтара - [76]

— Всегда надо ждать чего-то,— сказал я.— Когда ждешь чего-то слишком долго, всегда что-то меняется, и лучше ждать того, что приходит быстрее. И куду как раз и созданы для небольших ожиданий. Надо, чтобы ты поняла это.

Она ничего не ответила. Говорить было очень трудно, приходилось почти кричать. Через регулярные интервалы, при красном свете светофора наступал катаклизм шума, который обрушивался на нас. Дома начинали дрожать, разговоры за столом прекращались.

— Надо уходить отсюда, но ты еще не можешь идти. Выпей крепкого кофе.

— Нет,— возразила она,— никакого кофе.

Я снова подозвал официанта. И сказал ему, что ей необходим хороший, крепкий кофе.

— Это она,— произнес я с заговорщицким видом,— ну, женщина с «Гибралтара».

Он прямо остолбенел. А придя в себя, заверил меня, что все будет в порядке, и что он сейчас сделает самый лучший кофе. На это ему потребуется около десяти минут. Я сказал, что мы подождем. Но она думала по-другому.

— Я хочу вернуться на судно,— заявила она.

Я сделал вид, что не расслышал. В течение десяти минут, пока мы ждали кофе, ее мучил уличный шум.

— Не стоит ждать кофе,— умоляюще проговорила она.— Уверена, что он будет опять скверным.

Мне показалось, что она сейчас закричит, я взял ее руку и сильно сжал, дабы предотвратить эксцесс. Официант заметил ее нетерпение. Он подошел к нам, и я снова выразил надежду, что для нас приготовят кофе. Он пообещал сделать его сам, как только вода нагреется. Она слабо и виновато улыбнулась ему, как будто хотела сказать, что она тут ни при чем, что весь сыр-бор из-за меня и что беспокоиться, собственно, не из-за чего.

— Наверное, уже все готово, я сейчас принесу.

Он исчез, но тотчас же вернулся, неся с собой фильтр. Теперь надо было подождать, чтобы через него протекла вода. Я постучал пальцем по фильтру, чтобы ускорить процесс.

— Ты сейчас все испортишь,— недовольно пробормотала она.

Я попробовал кофе. Он оказался замечательным. Она взяла у меня чашечку и выпила одним глотком. Очень горячий, только что сваренный кофе. В результате она обожглась и опять застонала.

— Вкусный кофе,— заметил я.

— Не знаю. Я хочу уйти.

Я попросил ее причесаться. Она спрятала волосы под шарф.

— Куда ты хочешь идти?

Она встала выпрямившись, в глазах у нее стояли слезы.

— Не знаю, я не знаю.

— Пойдем в кино.

Я взял ее за руку. Свободной рукой она схватила шляпу. Мы пошли по проспекту, который вел к пляжу, в направлении, противоположном порту. Очевидно, что там не могло быть никаких кинотеатров. Это был квартал банков и офисов. Здесь все дышало спокойной деловитостью; улица заканчивалась парком, видневшимся издалека. Но она ничего не видела, ни на что не смотрела. Она выразила желание вернуться на бульвар. Мы шли еще минут десять в том же направлении, потом я повернул в обратную сторону.

— Ты сам не знаешь, чего хочешь,— бросила она.

— Знаю. Я хочу в кино. Время от времени надо ходить в кино.

Я не сказал ей, что мне хочется только одного — любить ее. Даже мысль об этом приносила мне удовольствие. Я сильно сжал ей руку. Ее лицо дернулось болевой гримасой, но такой легкой, словно боль, которую я причинил ей, она воспринимала как естественную, но мелко неприятную неизбежность. Я пытался представить себе, что мы еще незнакомы, пробовал вообразить себе реакцию, какую бы вызвала у меня она, идущая навстречу мне с этим лицом, с этими глазами. Но у меня ничего не получалось. Тем не менее, я находил ее более прекрасной, более удивительной и таинственной, чем в тот первый день в Рокке.

— Но почему кино? — мягко спросила она.

— А почему бы нет?

— И ты знаешь, на какой фильм мы идем?

— Конечно знаю.

Она повернулась ко мне, заподозрив меня в дурных намерениях.

— Я должен сказать тебе кое-что,— начал я.

— Что-то связанное с кино?

— Как знать…

Тем временем мы дошли до бульвара, ведущего от площади к порту. Мы опять влились в длинную вереницу грузовиков с металлической стружкой и углем. Я остановился перед пешеходным переходом. Нам вовсе не было необходимости пересекать улицу, и я подумал, что она поймет, но она ничего не заметила.

— Нам надо перейти,— сказал я.

Да, я подумал, что она поняла, ибо на другой стороне бульвара не наблюдалось никаких кинотеатров. А она уже почти не была пьяной. Регулировщик, весь в белом, возвышался на таком же белом, как и он сам, пьедестале, торжественными жестами управляя движением монстров с металлическими стружками. Те послушно останавливались по мановению его руки, затянутой в перчатку.

— Взгляни на регулировщика,— сказал я.

Она посмотрела на него и улыбнулась. Я подождал одного, потом другого сигнала полицейского. И переход пешеходов и проезд автомобилей длились в среднем минуты три. Вокруг было много народа.

— Как долго,— нетерпеливо дернула она плечом.

— Очень долго.

Пешеходам перекрыли движение. Настала очередь грузовиков. Натужно двинулся с места грузовик, нагруженный ящиками. На пешеходной дорожке больше никого не осталось. Полицейский сделал полуоборот и развел руками, как распятый. Я взял ее за плечи и повел вперед. Она все видела: грузовик, трогавшийся с места, пешеходный переход без пешеходов — и не сопротивлялась. Первый раз у меня не возникало ощущения, что я тащу ее. Мы оба побежали вперед. Меня задело крылом грузовика. Какая-то женщина вскрикнула. Прежде чем мы добежали до безопасного места, сразу же после отчаянного вопля женщины, под гневный окрик полицейского я успел сказать, что люблю ее.