Моряк из Гибралтара - [66]

— Это правда?

— Что?

— Что ты живешь на корабле?

— Правда. Он называется «Гибралтар».

— А если ты не капитан, что ты делаешь?

— Ничего. Я пассажир.

Передо мной пышным цветом цвела крапива. Время шло. Я наклонился, резко сломал один стебель и смял его в руке. Зачем? Чтобы скрутить шею времени, которое я должен переждать. Это мне удалось. Я зажал его в руке, и мне стало очень больно. Услышав смех ребенка, я встал. Мальчик сразу перестал смеяться и отбежал в сторону.

— Иди сюда,— позвал я его.

Он медленно возвратился, ему хотелось объяснения.

— Это научит меня,— сказал я и засмеялся. Он внимательно смотрел на меня.

— Ты знал, что она жжется?

— Я забыл.

Он успокоился. Чувствовалось, что ему хочется, чтобы я остался с ним еще немного.

— Мне надо идти. Я желал бы купить самолет, но сейчас у меня нет времени. Как-нибудь вернусь и куплю его тебе.

— Твой корабль отходит?

— Да, он скоро отходит. Мне надо идти.

— А машина у тебя тоже есть?

— Тоже. Ты любишь машины?

— Не так, как самолеты.

— Я должен возвращаться. До свидания.

— Ты вернешься?

— Вернусь, чтобы купить тебе самолет.

— Когда?

— Не знаю.

— Это неправда. Ты не вернешься.

— До свидания.

Уходя, я обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на мальчика. Он уже забыл обо мне. Расставив руки на манер крыльев, он изображал летящий самолет. А малыш все спал.

Когда я проезжал семнадцатый километр, то не заметил там ничего необычного. Ее машины нигде не было видно. Мужчина сидел на табуретке лицом к дороге и ждал клиентов, читая газету. Я остановил машину чуть подальше и закурил. Затем очень быстро поехал к причалу, где стояла яхта. Прошло около двух часов, с тех пор как мы уехали. Эпаминондас ждал нас, разговаривая с Бруно. Он подбежал ко мне. Учитывая наше долгое отсутствие и тот факт, что она еще не вернулась, он был полон надежд. Бруно, как мне показалось, тоже.

— Ну что? — крикнул Эпаминондас.

Насколько мог, я деликатно объяснил ему, что, с моей точки зрения, это не то самое. Бруно потерял интерес к ситуации и, пожав плечами, удалился.

— Но если она остается там столько времени,— недоумевал Эпаминондас,— разве не для того, чтобы убедиться?

— Может быть,— сказал я примирительно,— она хочет убедиться, что это не он.

— Что-то я плохо понимаю. Ведь это делается очень быстро: или ты узнаешь человека, или нет.

— Я тоже так думаю.

Не знаю почему, возможно, дело было в моей физиономии, но Эпаминондас принес мне коньяк. Себе он тоже налил по такому случаю.

— И все же,— Эпаминондас возвратился к прерванному разговору,— она преувеличивает. На земле нет двух настолько одинаковых людей, чтобы их можно было спутать, ведь достаточно заговорить. Такого просто не может быть.

Я не ответил. Эпаминондас надолго задумался.

— Конечно,— продолжил он,— случается, что люди очень похожи, но только если смотреть издали.

Я думаю, что в ожидании нас он уже немало выпил, и теперь все его мысли крутились вокруг этого дела.

— Заметь,— сказал он,— если она захочет, то этот Пьеро будет для нее моряком из Гибралтара. Достаточно, чтобы она этого захотела. Ладно, надоело в конце концов. Не сегодня, так завтра она вернется. Она скажет, что все так, и все действительно будет так, а кто сможет что-нибудь возразить?

— В этом смысле,— согласился я,— все так, никто не сможет ничего возразить.

Я предложил ему сигарету.

— Я же не единственный в своем роде. Надоело в конце концов…

— Все мы,— философски заметил я,— не единственные в своем роде. Все это очень сложно.

Его рассуждения приняли другой оборот.

— Ну, а если бы она спросила у него о Нелсоне Нелсоне?

— В общем-то, все очень сложно.

— Ты хочешь сказать,— Эпаминондас усмехнулся,— если Пьеро не Пьеро, он ответит, что не знает Нелсона Нелсона.

По моим глазам он понял, что я не слушаю его. Но это не имело для него значения.

— Однако,— продолжал он,— такая женщина, как она… как можно не узнать такую женщину?

— Не надо преувеличивать.

— И все из-за этой станции! — сказал он самому себе.— Предположим, что он и есть моряк из Гибралтара. Владелец ультрасовременной станции техобслуживания, зарабатывает много денег, с полицией у него все на мази, он доволен жизнью. И тут является она и говорит: «Бросай все, вот и я!»

— Действительно, я об этом не подумал.

— Сможет ли он противиться, нет? Кто знает,— добавил он через мгновение,— если они не станут беседовать часа два.

— Как знать.

— Но есть какая-то неловкость, что ли,— продолжал Эпаминондас,— он оставил бродячую жизнь, море и все остальное, чтобы пустить корни здесь, чтобы было все, как у других, бензоколонка и прочее…

— Ты прав,— согласился я,— все, что ты говоришь, верно…

Разговаривая так, мы оба смотрели на пристань. Ее все не было.

— Хотя я тоже,— сказал Эпаминондас,— оставил море и сел за баранку. Но я другое дело. Ты понимаешь, я не должен ни перед кем отчитываться. Мне ничего не светит. Грузовик, на котором я езжу, даже не мой. Я всегда могу все бросить и уехать.— Он перестал говорить и задумался, видимо, о своей судьбе.— Поверь мне, только если Пьеро не Пьеро и он подыграет ей в ее желании… Ну, Нелсон и все такое… Ты догадываешься, куда я клоню?

— Догадываюсь.

Но у него все же оставались сомнения. Он уже терял терпение, ибо еще не видел, как она подъезжает к причалу.