Моряк из Гибралтара - [23]
— Ты мне противен,— сказала она и отстранилась.— Оставь меня.
— Ты не была счастлива. Пойми по крайней мере, что ты не была счастлива со мной.
Мы вышли из камышей. На пляже несколько постояльцев гостиницы еще играли в мяч. Они кричали на разные лады, таким образом комментируя игру. Я слышал их выкрики все время, пока мы находились в камышах. Они кричали еще и потому, что песок жег им ступни и они не могли стоять на месте. Две молодые женщины, лежа под тентом, громкими возгласами одобряли или подтрунивали над ними в зависимости от того, как проходила игра. Мы тоже бегом побежали к морю, так как песок невыносимо жег ступни. Пробегая мимо игроков, я перехватил мяч и на лету перебросил его одному из них.
После долгого лежания на солнце вода в море показалась ледяной, и у меня сразу перехватило дыхание. Море казалось почти таким же спокойным, как Магра, но все же легкие волны робко набегали на берег. Через некоторое время вслед за нами в воду бросились игроки в мяч. На пляже не осталось ни одного человека.
Я неподвижно лежал на спине. Недалеко от меня пыталась плыть кролем Жаклин. Я вспомнил, что она никогда долго не переживала, вот и сейчас она с удовольствием плыла кролем, яростно била ногами по воде, нарушая спокойствие моря. Все остальные лежали на спине, как я.
Яхта стояла на якоре между горизонтом и морем. А недалеко от нее плавала женщина. Я снова подумал о медяшках как о возможном будущем. Я больше ничего не боялся, я оставался в Рокке. Это решение пришло ко мне внезапно. Я принял его в одно мгновение. Все мои прежние решения казались мне пустяковыми.
Возвратившись с Жаклин в отель, я заказал пастис. Эоло сказал мне, что пастиса нет во всей Италии, но у него есть в запасе несколько бутылок специально для клиентов-французов. Я пригласил его выпить вместе с нами. Мы сели за столиком на террасе. Но не успел я покончить с пастисом, как вошла она.
— Американка,— тихо сказал Эоло.
Я прошептал ему на ухо, что уже видел, как она принимает солнечные ванны.
— Ах-ах! — воскликнул он, морща дряблые веки.
Жаклин ничего не слышала. Широко раскрыв глаза, она смотрела на женщину. Я пил второй бокал пастиса.
Американка сидела на другой стороне террасы и курила, потягивая вино, которое ей принесла Карла. Теперь я рассмотрел ее хорошо. Ее никто не знал. Я тоже не знал ее. Я не знал ее, но никогда не сомневался, что она существует. Я узнал ее. Я допил второй пастис и почувствовал себя слегка опьяневшим.
— Я хотел бы еще одно перно,— сказал я, обращаясь к Эоло.
Услышав французскую речь, она повернула голову в нашу сторону. Потом отвернулась.
— Очень крепкий этот пастис,— заметил Эоло.
Она пока еще не замечала моего существования.
— Я знаю ее,— сказал я.
Последние дни я жил с ощущением особой значительности происходящего, но и с ощущением тяжести. Ее появление все перевернуло во мне.
— Но все-таки,— начал Эоло,— третий…
— Вам не понять,— перебил его я.
Он засмеялся, ничего не понимая. Жаклин с ужасом посмотрела на меня.
— Ты говорил, что не любишь пастис,— засмеялся Эоло.
— Нет, не люблю,— сказал я.
Эоло, продолжая смеяться, внимательно посмотрел на меня. Мне показалось, что она тоже посмотрела на меня. Но в этот момент я не смотрел на нее.
— Что понять? — Жаклин кашлянула, и сразу же вслед за этим раздался всхлип. Жаклин отвернула голову, в ее глазах стояли слезы. Все, должно быть, слышали ее всхлип, кроме Эоло.
— Ничего,— ответил я,— речь идет об аперитиве.
Эоло велел Карле принести мне еще один пастис. Карла принесла.
Теперь надо было говорить о чем-нибудь.
— У вас тут винограда на целый сезон,— сказал я.
Эоло поднял голову и посмотрел на беседку. Она тоже машинально подняла голову.
— Да, на всех хватит,— сказал он.
Огромные гроздья винограда теснили друг друга. И солнце, падающее на беседку, просвечивало сквозь зеленую массу винограда. Освещенная этим виноградным светом, в черном трикотажном пуловере и черных брюках, закатанных до колен, она смотрелась великолепно.
— Я никогда не видел ничего подобного,— продолжал я начатую тему.
Жаклин смотрела на нее пристальным, несколько суровым взглядом. А та, казалось, ничего не замечала и держалась уверенно и спокойно. Это меня занимало.
— Когда он поспеет, все равно остается зеленым. Его надо попробовать, чтобы узнать, созрел он или нет.
— Интересно…— Я засмеялся и почувствовал, что по-хорошему пьян. Но Эоло еще ничего не заметил. Жаклин тоже. Ее, впрочем, это не слишком интересовало.— Прямо как с людьми.
— Что? — спросил Эоло.
— Бывают такие, что остаются зелеными на всю жизнь.
— Молодыми? — уточнил Эоло.
— Нет,— ответил я,— дураками.
Спокойно, уговаривал я себя. Держись в рамках. В моей жизни бывали моменты, как сейчас, когда мне очень хотелось смеяться.
— Только я ем виноград. Дочери не любят его. Но для меня одного винограда слишком много. Гости тоже не считают его достаточно спелым.
— Однако,— сказал я,— гроздья очень красивы.
Карла, прислонившись к входной двери, слушала отца, глядя на него с нежностью и нетерпением. Я старался не смотреть на американку.
— Даже Карла не любит этот виноград,— продолжал Эоло,— она утверждает, что от него ей становится холодно.
