Моряк из Гибралтара - [18]

Мне было просто разговаривать с ней. Все могли судить о том, что происходит со мной, о моей трудной ситуации. Впрочем, ведь я не рассказывал ничего особенного, только мою личную историю.

— Нет, я думаю об этом с самого начала, с тех пор, как познакомился с ней, но сказал ей об этом только один раз.

— В таком случае она должна поверить.

— А она не верит.

Она задумалась. Если и было в ее жизни что-то серьезное, так это любовные истории.

— Тогда что же она думает?

— Она думает, что это просто манера говорить с ней.

Она снова задумалась.

— Может, вы все же не решитесь на это? — сказала она.— Ведь она знает вас.

— На что?

— Ну, бросить ее.

— Конечно, ничего нельзя знать наверное до последнего момента, но думаю, что сделаю это.

Она еще раз помолчала, внимательно глядя на меня.

— Интересно,— произнесла она наконец.— Хотя вы еще и не уверены, что скажете ей, но скорей всего вы сделаете это.

— Я тоже так думаю, точно не знаю почему, но думаю так. Никогда в жизни не принимал подобных решений, вообще никогда не принимал серьезных решений.

— Вначале,— сказала она,— вы понимаете, что не можете быть абсолютно уверены в том, что выполните обещание, данное себе. А затем успокаиваетесь и исполняете то, на что решились.

— Да, вы правы. В общем-то, все очень просто. Она будет собирать чемоданы, а я — смотреть, как она это делает, потом она сядет в поезд, а я стану смотреть, как он отходит. Надеюсь, у меня хватит сил не пошевельнуть пальцем. Мне так хочется сказать себе: не двигайся, не двигайся. Вот и все.

Она очень ясно представила себе нарисованную мной картину. Она видела меня в комнате, видела чемоданы, поезд. Помолчав, сказала:

— Вы не должны оставаться в комнате, когда она будет собирать чемоданы, вам нужно уйти на это время.

— Да,— ответил я,— чемоданы — это ужасно, их начинают собирать по любому поводу, особенно после ссоры.

— Точно,— согласилась она,— но бывают случаи, когда их укладывают не потому, что собираются уезжать, а чтобы попугать. Все женщины хотя бы раз в жизни из-за ничего принимаются укладывать свой чемодан. И делают они это для того, чтобы их удержали.

— Она — смелая женщина и просто так этого не сделает.

— Понимаю. И представляю, как она будет себя вести.

— Я уйду из комнаты, вы правы. Я мог бы пойти поплавать в Магре и не появляться, если понадобится, три дня, ведь она все время будет надеяться, что я уеду вместе с ней.

Она улыбнулась.

— Точно, надо чтобы вы ушли совсем.

Несомненно, она бы с удовольствием еще поговорила на эту тему, но поняла, что я не склонен продолжать.

— Потанцуем? — предложила она и встала. Я последовал за ней. Танцевала она хорошо. Какое-то время мы танцевали молча. Но вскоре она нарушила молчание.

— Интересно,— начала она,— в подобных историях я обычно на стороне мужчин, против женщин, сама не знаю почему. Может, потому, что женщины всегда хотят удержать мужчин, и хороших и плохих. Они и не предполагают, что что-то может измениться.

— Я создал ей невыносимую жизнь,— сказал я,— и всегда был неласков с ней.

— А она, наверное, очень порядочная,— продолжала она,— и никогда не изменяла вам. Такие женщины, очень порядочные и слишком серьезные, хуже всех. Они вовсе даже и не женщины.

Потом она захотела пить, и, перестав танцевать, мы подошли к бару. Поданное нам кьянти оказалось теплым, но она, кажется, и не замечала этого. Она любила выпить.

Я в первый раз внимательно рассмотрел ее. Лет двадцати пяти, довольно обычное лицо с несколько размытыми чертами, крепкое тело и очень красивая грудь. Мы выпили кьянти и опять пошли танцевать.

— Чем вы занимаетесь? — спросил я.

— Я продавщица,— ответила она,— в Сарцане. Иногда прихожу сюда потанцевать. Замужем. Мой муж моряк. Между нами уже давно ничего нет, но в Италии трудно развестись. Развод стоит очень дорого, надо ехать в Швейцарию. Я пыталась начать экономить, но потом отказалась, посчитав, что это займет у меня пятнадцать лет. И теперь живу, как живется.

Возле нашего столика столпилось много народа. Их привлекал проигрыватель. Завели знаменитую самбу. Ей нравится эта музыка? Нравится. В этом году она в моде в Италии и во всем мире. Мне нравилась эта девушка. Я спросил, как ее зовут.

— Кандида,— ответила она, улыбнувшись.

— У тебя много поклонников?

— Хватает. Но я на всю жизнь останусь продавщицей и женой этого моряка. Единственное, о чем я жалею, так это о детях. Больше ни о чем.

— Когда тебе кто-нибудь нравится больше, чем другие, ты пытаешься удержать его?

— Я делаю все, чтобы удержать его.

— Ты плачешь? Умоляешь?

— Я плачу, я умоляю,— сказала она, засмеявшись,— но потом появляется другой, который начинает умолять меня.

— Не сомневаюсь,— сказал я.

Мы еще потанцевали около часа, все время болтая, а затем посреди танца я увлек ее с площадки.

Когда мы вышли на берег реки, луны уже не было и стояла темная, беззвездная ночь. Моя спутница засыпала на ходу.

— Я ложусь очень поздно,— сказала она,— а встаю рано и работаю целый день. Поэтому быстро засыпаю.

— Конечно,— согласился я.— Я понимаю. Тебе надо идти спать.

Кандида сообщила, что у нее здесь стоит велосипед и что сейчас она поедет домой. Я выразил желание снова увидеть ее. Она не возражала и дала мне свой адрес в Сарцане.