Моряк из Гибралтара - [17]

Завтра я заставлю ее страдать. Она будет плакать. Но это уже неизбежно, как неизбежно после ночи наступает рассвет. Я полностью исчерпал свои внутренние силы для нее. Слезы, пожалуй, придадут ей новое очарование, единственное, что может еще нравиться мне. Сначала она, конечно, не поверит в серьезность моих намерений. Но потом…

Танцевавшие женщины вновь напомнили мне ее. Она сейчас одна в комнате, скорее всего, спит, а может, проснулась и теряется в догадках, где же я. Я позволил ей приехать в Рокку, но еще ничего не говорил о своих планах. Может, я все еще сомневался? Думаю, нет.

Завтра она примется плакать, но во мне родилась уверенность, что мне удастся сказать ей все. Ее отчаяние будет искренним. Она уедет вся в слезах, а я останусь здесь. До самого последнего момента для всех мы будем семейной парой.

И вдруг я поймал себя на совершенно безумной мысли: я пожалел, что не взял ее с собой на танцы. Чтобы танцевать с ней? Не знаю, вряд ли. Нет, думаю, чтобы лучше понять друг друга и поговорить в подходящей обстановке. Я бы сжал ее в объятиях и сказал:

— Я остаюсь в Рокке, потому что не могу больше так. Нам необходимо расстаться, ты знаешь это не хуже меня. Мы не подходим друг другу, мы оба такие, что умрем от голода посреди всех яств мира. Зачем продолжать? Не плачь, ты видишь, я сжимаю тебя в объятиях. Я почти любил тебя. И это чудо свершило наше расставание. Постарайся осознать, насколько это необходимо. И тогда наконец мы поймем друг друга так, как еще никто не понимал.

Я произносил эти прекрасные речи с таким воодушевлением, что больше не видел никого вокруг. И все же я знал, что, когда буду смотреть в ее слепые от слез глаза, ни за что не смогу сказать ничего подобного: Но неважно, ведь речь уже произнесена; она подкрепила меня в сознании несправедливости жизни и смерти.

Кончилась самба. К столику, за которым я сидел, подошли четыре молодые девушки. Очень быстро я выбрал одну из них, ту, которая смотрела на меня. Опять заиграла музыка, на этот раз плохо исполняемый блюз. Я пригласил ее танцевать. Я должен был спросить ее кое о чем.

— Вы случайно не дочь Эоло, который держит гостиницу на той стороне реки?

Нет, это не она.

— Я рад, что нашел вас здесь,— сказал я,— мне так одиноко.

Она казалась польщенной. Я был единственным французом на танцах.

— Когда вы вошли, я сразу поняла, что вы ищете молодую девушку, с которой можно было бы провести вечер,— сказала она.

Я не возражал ей.

— Я один. Я приехал сегодня.

— Понимаю. Совсем один в Италии?

— Да.

Вероятно, я чувствовал бы себя более одиноким, если бы на другом берегу реки, в номере маленькой захолустной гостиницы, не спала она, тоже одинокая. Однако я более одинок. Ведь она любит меня, а я ее нет. Но расставание с кем бы то ни было всегда противоестественно. Я прожил с нею много ужасных дней. И знаю, что никто не сможет заменить мне ее, что, как это ни парадоксально, союз таких несовместимых друг с другом людей, унылый и нелепый, вдруг показался мне естественным.

— Я не люблю одиночества,— сказала девушка.

— А я, можно сказать, не так уж и одинок. Со мной здесь моя жена. Сейчас она спит в гостинице. Но мы собираемся расстаться.

Танец закончился. Мы сели рядом возле бара. Она задумалась.

— Это всегда очень трудно,— осторожно произнесла она.

Я видел, что она сгорает от желания задавать мне вопросы, но из скромности ждет, что я сам заговорю. Должно быть, она из тех девушек, кого интересуют душещипательные истории.

— Она хорошая,— начал я,— и красивая. Мне не в чем упрекнуть ее. Но мы не созданы друг для друга — в этом все дело. Подобное случается со многими.

Когда он вернется в Пизу, думал я, я останусь в Рокке у старого Эоло. Поеду в Сарцану смотреть, как приходят старые трамваи. Это как раз то, что я собирался делать. Я больше не хотел ни на что смотреть издали. Лето в самом разгаре, и я не желал пропускать его теперь. Мне не надо возвращаться во Францию, потому что отпуск заканчивался. Пусть бы постояла знойная жара; в ней есть какая-то особая прелесть, которой я не чувствовал раньше.

Стоит ли писать начальству в Министерство колоний по поводу пропорциональной пенсии? Такое письмо нелегко составить, но, надеюсь, что солнце, море и река подвигнут меня на это. Скоро мы займемся подводной охотой и целых два дня будем нырять в реке. Затем стану дожидаться следующей субботы. В Рокке теперь я знал старого Эоло. Останусь здесь и познакомлюсь еще с кем-нибудь. Я не должен больше оставаться один, одиночество тяготит меня, ведь может произойти все что угодно. Я хорошо знал себя. Я слаб и способен на малодушный поступок.

— Вы не слишком-то разговорчивый,— заметила девушка.

— Наверное,— ответил я,— мне немного грустно из-за этой истории.

— Понимаю. А она знает, что вы собираетесь бросить ее?

— Я говорил ей один раз. Но сомневаюсь, чтобы она приняла это всерьез.

Рокка и лето помогут мне. Он тоже поможет. А себя я боюсь как чумы. Уже много лет за мной утвердилась репутации слабовольного человека.

— Так бывает всегда,— сказала девушка, в плохое никогда не хочется верить. Наверное, вы часто говорите ей то, что потом не исполняете.