. От перемен, заявляет он, бывает больше действительного зла, чем предполагаемой пользы. Монтень, по его словам, противник всяких новшеств, и он дает этому следующее выразительное объяснение: «Я разочаровался, — заявляет Монтень, — во всяческих новшествах, в каком бы обличии они нам ни являлись, и имею все основания для этого, ибо видел, сколь гибельные последствия они вызывают. То из них, которое давит на нас в течение уже стольких лет (Монтень имеет в виду распространение гугенотства во Франции, — Ф. К.-Б.), не было, правда, непосредственной причиной всего происшедшего, и тем не менее можно с уверенностью сказать, что именно в нем, в силу несчастного стечения обстоятельств, первопричина и корень всего, даже тех ужасов и несчастий, которые творятся с тех пор без и помимо его участия»
[893] Таким образом, источник этого умонастроения Монтеня — обрушившиеся на Францию гражданские войны второй половины XVI в. и связанные с ними бедствия, под знаком которых проходила вся сознательная жизнь Монтеня. Высказываясь против «новшеств», Монтень прежде всего имел в виду свою страну и формулировал свое отношение к кипевшей вокруг него гражданской войне. Монтень решительно отвергал требования, написанные на знамени тех, кто добивался изменения политического строя современной ему Франции. Такая позиция Монтеня в тех конкретных исторических условиях означала защиту абсолютной монархии, существование которой, как указывалось выше, было поставлено под вопрос посягательствами крупного дворянства, стремившегося расчленить страну на части и растащить ее по кускам. Монтень ясно отдавал себе отчет, что причины гражданских войн, которыми охвачена была Франция того времени, кроются не в религиозных разногласиях, недаром он то и дело подчеркивает, что религия в происходящей вокруг него борьбе служит лишь благовидным предлогом
[894]. В действительности на карту поставлены были целость и единство страны. «Так как целость и единство нашей монархии, — пишет Монтень, — были нарушены упоминавшимся новшеством (т. е. гугенотством, —
Ф. К.-Б.), а ее величественное здание расшаталось и начало разрушаться, и так как это произошло к тому же в ее преклонные годы, в ней образовалось сколько угодно трещин и брешей, представляющих как бы ворота для названных бедствий»
[895]. Таким образом, побудительными стимулами, заставляющими Монтеня отвергать «новшества», т. е. изменение современного ему строя Франции, и отстаивать существующую абсолютную монархию, были охрана целости и единства страны, которым угрожали сепаратистские притязания крупного дворянства и его союзников. И эта позиция Монтеня, враждебная посягательствам феодальной реакции, была на данном этапе исторического развития Франции прогрессивной. Эта позиция выражала не просто личные умонастроения Монтеня, а чаяния широких общественных групп передовой растущей буржуазии и так называемого «дворянства мантии», т. е. буржуазной бюрократии, подвизавшейся в суде и управлении и заинтересованной в дальнейшей централизации (к этой прослойке принадлежал и сам Монтень), не говоря о значительной части рядового дворянства. Эти общественные группы страдали от вызванной гражданской войной разрухи и жаждали твердой государственной власти. Вот почему они были за централизованную абсолютную монархию, способную обеспечить их классовые интересы. Ратуя за абсолютную монархию, защищая целость и единство страны, Монтень в сущности отстаивал ту же позицию, за которую боролся глава партии «политиков» Жан Боден и в своем трактате «Шесть книг о государстве», и практически, на генеральных штатах 1576 г.
Монтень был горячим сторонником примирения враждующих сторон (он неоднократно настаивает на этом в разных главах «Опытов»). По своим внутренним убеждениям Монтень был противником религиозных преследований, и свирепое гонение на гугенотов и такие злодеяния, как Варфоломеевская резня, вызывали в нем, судя до многим глухим намекам, разбросанным в «Опытах» (об этом мы скажем еще ниже), возмущение гонителями и симпатии к гонимым, но в «новшествах» гугенотов, т. е. в их посягательствах на «целость и единство» страны, Монтень видел причину того, что «величественное здание его страны расшаталось и стало разрушаться». Это побуждало его, обобщая пример современной ему Франции и возводя его на принципиальную высоту, с тем большей настойчивостью выставлять в качестве нормы утверждение: «Правило правил и главнейший закон законов заключается в том, что всякий обязан повиноваться законам страны, в которой он живет» [896].
Однако вопрос о «новшествах» (nouvelletés) Монтень решает не схоластически прямолинейно, а применительно к обстоятельствам. Отрицание «новшеств» носит у него не принципиальный, а фактический характер. Перемен надо опасаться, — поясняет Монтень, — за исключением тех случаев, когда дело идет о плохих установлениях. В соответствии с этим Монтень признает, что не всегда и не при всех условиях следует противиться нововведениям. «Бывает, однако, и так, — пишет Монтень, — что судьба… ставит нас в настолько тяжелое положение, что законам п_р_и_х_о_д_и_т_с_я н_е_с_к_о_л_ь_к_о п_о_т_е_с_н_и_т_ь_с_я и к_о_е в ч_е_м у_с_т_у_п_и_т_ь. И если, сопротивляясь возрастанию нового, стремящегося насильственно пробить себе, путь, держаться всегда и во всем в узде и строго соблюдать установленные правила, то подобное самоограничение… н_е_п_р_а_в_и_л_ь_н_о и о_п_а_с_н_о»
