Как будто она могла говорить об этом с посторонними! С посторонними об этом не говорят! Она сидела с пылающими щеками.
– Может, мне лучше уйти?
– Конечно нет. – Он продолжил рассказ с места, где он остановился, с Полестара, говоря о выигранных им гонках, но в его голосе не было прежнего энтузиазма. Он был как опытный гид, который может показывать туристу окрестности и, хорошо зная факты, думать о другом.
Когда с карьерой Полестара было покончено, он не стал рассказывать о другой лошади, а Эмма не стала просить. Она глотнула вина и принялась размышлять, что она будет делать, если Марк будет вот так тихо сидеть, погруженный в мысли. Было ужасно некомфортно.
– Послушаем музыку? – предложил он.
– Давай.
Он снова наполнил ее бокал, не спрашивая, хочет ли она, и пошел к стереосистеме. Отделанный деревом, музыкальный центр стоял у стены. Дерево было хорошо отполировано, его естественный рисунок выглядел привлекательно.
Она вспомнила о деревянном яйце. Ей захотелось потрогать его прямо сейчас. Она сжала хрустальный бокал так крепко, что чуть не раздавила его. Поставила его на стол и стала ждать, когда зазвучит музыка.
В машине, по дороге на ярмарку посуды, Корби включил музыку, и певица блюза скрасила дорогу. Эта же музыка была без слов, но она хотя бы заполнила тишину. Отпала необходимость говорить. Хотя Эмма была не дока в музыке, она узнала «Лебединое озеро» Чайковского. Вскоре она догадалась, что не музыка является причиной молчания Марка. Он сидел с отсутствующим лицом и не слушал музыку. Он слушал Гиллиан, Эмма была уверена в этом. Он вновь погрузился в воспоминания.
Эмма ничего не знала. Корби не говорил ничего подозрительного об отношении Гиллиан Хардич к нему. «Последняя госпожа Хардич была сама красота… я не одобряю вашего соперничества…» Что еще? Что еще?
Она сидела опустив голову и разглядывая сжатые в замок руки. Музыка звучала, заполняя комнату. Что еще? Что Гиллиан не была счастлива с Марком. Но она была счастлива. Все знали, кроме Корби, что была. И вот вчера Корби обвинил Марка в смерти Гиллиан.
Вот в чем причина ненависти Корби. Это не было правдой, но Корби убедил себя, что это было. Она украдкой, не поворачивая головы, бросила взгляд на Марка. Он не смотрел ни на нее, ни на что другое в комнате. Такого с ним еще не бывало, и это из-за Эммы. Она вернула Гиллиан сегодня вечером. Для Марка Хардича в этот момент Эмма Чандлер не существовала. У девушки, которую он вспоминал сейчас, были светлые волосы. Ее обаяние подействовало на Корби – как? Он умолял? Плел интриги? Как он пробовал разрушить брак?
Как Эмма жалела теперь, что стала выяснять причину ненависти Марка к Корби! Она залпом осушила бокал вина. Марк же оставил бокал нетронутым. Она знала, что должна сидеть здесь, пока музыка не прекратится. Невозможно было отвлечь его, пока он сам не задвигается и не заговорит.
Вдруг дверь открылась и вошла Сара. Она вошла тихо, но, увидев Эмму рядом с Марком, удивленно вскрикнула:
– Я думала, что ты один. Чайковский! Я думала, что ты должен быть один.
Ее голос звучал укоризненно. Марк встал, выключил музыку:
– Чего тебе?
– Просто хочу пожелать тебе доброй ночи.
Он нахмурился, посмотрел на красного дерева письменный стол в викторианском стиле. На столе стояла серебряная ваза. Чего-то не хватало. Желтые цветы, подумала Эмма. Вот что ему хотелось бы увидеть. Гиллиан любила заполнять дом цветами. Теперь, в октябре, это могли быть хризантемы – большие, желтые. Или, имея деньги, Гиллиан могла покупать розы.
Марк послал Эмме белые розы, а Корби высмеял их. На них не было шипов и совершенно отсутствовал запах. Она засушила два бутона. Теперь они останутся у нее навсегда. Она сказала:
– Думаю, мне пора.
Сара стала что-то говорить, но Эмма встала, и Марк сказал:
– Уходишь?
– Мне пора.
– Очень хорошо.
Ее пальто висело на стуле. Он подал ей его и помог надеть. Сара сказала:
– Я слышала, что они остаются. – В ее словах звучал упрек.
– Пока остаются, – уточнил Марк. Он открыл дверь, пропуская Эмму вперед. При этом он улыбнулся ей так, будто их теперь объединяла общая тайна, недоступная Саре. На улице было холодно и темно. Марк нес фонарик, освещая лучом дорогу, хотя шоссе было ровное, как полированная доска. К тому времени, когда они достигли конца шоссе, глаза Эммы привыкли к темноте.
Она начала говорить, как только они вышли из дома. На нее напала нервная говорливость, она болтала всю дорогу до дому.
– Уверена, – говорила она, – новые соседи не наделают хлопот. Соверен, девушка, которая приходила к нам на чай, сказала, что это счастье – найти место, где можно перезимовать. Конечно, они постараются, чтобы все было хорошо. Они будут заниматься ремонтом в течение зимы, – объясняла она, – и хотели бы поработать по найму. – Она разболтала, что Соверен будет приходить в «Милл-Хаус», пару дней в неделю. И что Крисси хочет уговорить Кита нанять ей помощницу по хозяйству.
– Не составишь ли мне компанию на званом обеде в следующий четверг?
Общество. Они никогда не встречались в обществе. Все их свидания проходили наедине. Несколько раз, правда, случалось, что Марка кто-нибудь узнавал. В таких случаях он представлял Эмму, но отказывался от компании. Она согласилась:
